Линн Грэхем - Трудное примирение
Над самой кроватью на потолке было зеркало. Она ошеломленно заморгала, и тут до нее дошло, что она видит отражение его загорелых рук на своей светлой коже и его голову, так низко склонившуюся к ней.
— Над нами зеркало, — шепнула она.
— Какой ужас, — совершенно невозмутимо отозвался он. — Когда в следующий раз увидишь Кристиана, скажи ему, что в интерьере спальни он проявил чудовищный вкус.
— Так это его вилла?
Люк с трудом оторвался от нее, соскочил с кровати и стал раздеваться. Она не могла оторвать от него глаз. Широкие плечи, узкая талия, длинные ноги, мускулистые бедра. Он был так мужественно, так возбуждающе красив.
— Если ты будешь так на меня смотреть, я вряд ли смогу удержать себя в руках. — Он снова лег рядом и, сняв с нее тонкое белье, заключил ее в объятия. Темные волосы, покрывающие его грудь, касались ее нежной груди, он положил ногу на ее бедро и взглянул на нее таким проникновенным взглядом, что у нее дух захватило. — У тебя ничего не выйдет.
— Чего не выйдет?
— Сбежать от меня в аэропорту. — (От изумления она только криво улыбнулась.) — Я не дам тебе уйти. Ты думала, что я не догадаюсь? О некоторых вещах я догадываюсь раньше, чем они успели прийти тебе в голову.
Воспользовавшись ее замешательством, он опять страстно прильнул к ее губам. Время и разум отступили в небытие. Она пьянела от его поцелуев. От его теплого мужского запаха еще сильнее кружилась голова. Она чувствовала, что теряет всякий контроль над собой. Ей было тяжело дышать. Она едва понимала, что эти слабые звуки срываются именно с ее губ, а когда он прикоснулся рукой к тому месту, которое вожделело его сильнее всего, она пришла в настоящее неистовство, корчась под его горячими ласками и сладострастно ища его неутомимые губы.
Восторг и мука слились воедино, но он не утолял ее жажды, хотя она так и выгибалась ему навстречу в немом призыве исполнить древнейший из законов жизни. Она извивалась в пламени пожара, который требовалось потушить. В бессильной муке она царапала ногтями его спину. Но вот по его телу пробежала дрожь, оно взрывоопасно напряглось, и она поняла, что языки пламени охватили и его. Внезапно он обрушился на нее с диким напором, точно приносил в жертву какому-то первобытному идолу, и, сжав изо всех сил руками ее бедра, взял ее наконец, вложив в этот порыв всю свою мощь.
Это длилось бесконечно, и потом еще более бесконечно, покуда ее восторг не вылился в крик, пока в ней не осталось ничего, кроме безжалостного зова ее собственного тела. И освобождение пришло только с бешеным взрывом неописуемого восторга, после которого она осталась качаться на волнах полного блаженства.
— Dio! — простонал он в порыве высшего наслаждения, зарывшись лицом в ее волосы и дрожа в кольце ее рук. — Те аmо. — Он почти сокрушил ее весом своего тела. — Те аmо.
Она молчала. «Я тебя люблю. Я тебя люблю», — он это сказал.
— Scusi. — Он откатился и раскинулся на спине, лениво разбросав смуглые руки и ноги по белоснежному постельному белью. — Теперь я наконец понял, что такое настоящая сексуальность, — вздохнул он, сопроводив свои слова кривоватой усмешкой. — Ты заставила меня потерять голову. Это мне и было нужно.
Она улыбнулась, точно лакающая сливки кошка. Возможно, он даже сам не заметил, что произнес эти слова. Просто потрясающе. Меньше всего ей хотелось делать из этого какие-либо выводы. Когда-то она прожила целых два года на одном только «ты мне нужна». На «я тебя люблю» она может продержаться еще изрядный отрезок времени. Она повернулась к нему и осыпала его бронзовое плечо градом поцелуев.
— Я тебя люблю… я тебя люблю… я тебя люблю, — лихорадочно шептала она.
Запустив руку в ее спутавшиеся волосы, он лукаво откликался:
— Я знаю, я знаю, я знаю.
Он не поддался на приманку. Да и когда он поддавался? Она слишком нетерпелива. Если он действительно любит, он скажет это, когда будет в соответствующем настроении. Если? Она прекрасно знала, что подобное признание на вершине сексуального возбуждения — просто трафарет, ничего не значащие слова. И вообще, не лучше ли сейчас подумать о более насущном? Подобно Эвересту, в ее сознании выросла проблема с Дэниэлом.
— Люк… как ты относишься к детям?
Он приподнял ее и, положив себе на грудь, крепко поцеловал, явно не очень заинтересованный предложенной темой.
— До сих пор я как-то об этом не думал.
— Тебе они… ты их любишь?
— Люблю? — Черные брови взметнулись вверх. — Странный вопрос. Буду любить, надеюсь, когда у меня будут свои. А к чужим особой любви как-то не питаю.
Звучало не слишком обнадеживающе. Она не выразила никакого протеста, когда его руки начали снова поглаживать ее тело. Действительно, ей необходима была эта близость и его страсть, чтобы заглушить росший в ней страх. Люк будет в бешенстве. Но больше всего она боялась того, что придет на смену бешенству.
— Ты сможешь выспаться в самолете, — улыбнулся Люк, глядя на ее слипающиеся глаза, в его взгляде были радость и удовлетворение.
Они уже собирались уходить из зала для особо важных персон, когда туда вошел небольшого роста седой человек в сопровождении охранника.
— Антонио? — Люк нахмурился и двинулся ему навстречу.
Они тихо заговорили о чем-то по-итальянски, и в Кэтрин пробудилось любопытство. Пожилой передал что-то Люку, вытащил носовой платок и вытер потный лоб; судя по мимике, он явно оправдывался. У него был такой вид, словно он был вестником смерти. Она подавила зевок и отвела глаза.
— Кто это был? — спросила, она уже в самолете.
— Один из моих адвокатов, — его ответ прозвучал подчеркнуто бесстрастно.
Она терпеть не могла взлет. И пока не набрали высоту, так и сидела с закрытыми глазами. Люка рядом не было. Он сидел на противоположной стороне салона и внимательно читал какой-то листок бумаги. Она видела, как он скомкал его и взял лежавшую перед ним на столике газету. Щелкнув пальцами, он подозвал стюарда. Вскоре перед ним возник стаканчик виски. Опорожнив его одним долгим глотком, он вдруг встал и что-то быстро приказал стюарду, который пулей вылетел из салона.
— Кэтрин… иди сюда, — махнул он ей рукой.
Она расстегнула ремень и встала. Лицо у него было мрачное, хмурое, он указал ей на сиденье напротив.
— Садись.
Когда она глянула ему в глаза, у нее сразу остановилось дыхание и пересохло во рту. В его ястребином взоре читалась такая ярость, что трудно было не прийти в ужас.
— Я еще не окончательно потерял от тебя голову, — начал он сдержанно. — Ты должна мне все объяснить. Пока я тебе еще верю, но моя вера уже висит на волоске.
