Линн Грэхем - Трудное примирение

Линн Грэхем

Трудное примирение

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Пожениться? — переспросил Люк, отрывая взгляд от финансового отчета, и в темных глазах его сверкнули недоумение и досада. — Да с какой стати я должен на тебе жениться?

Тонкая рука Кэтрин задрожала. Она поспешно поставила кофейную чашку, вся ее храбрость мигом улетучилась.

— Я только хотела знать, приходило ли тебе это в голову. — Ее пальцы лихорадочно теребили салфетку. Ей было страшно встретиться с ним взглядом. — Я просто так спросила…

— Кто тебя надоумил? — мягко уточнил он. — Мне казалось, ты всем довольна.

Ей вовсе не хотелось задумываться над тем, в каком положении она оказалась по милости Люка? Но «всем довольна» — нет, это бывало лишь изредка. С самого начала любовь к нему была столь безумна, безоглядна, столь всепоглощающа, что она и помыслить не могла ставить себя вровень с ним.

Разве знал он, как часто за эти два года она то взлетала в эмпиреи восторга, то погружалась в бездну отчаяния. Да и не хотел знать. Эта очаровательная, роскошно обставленная квартира оказалась тюрьмой для нее. Не для него. Она была хорошенькой птичкой в золоченой клетке — предназначенной исключительно для удовольствия Люка. Но в плену держали ее не оковы, а любовь.

Она украдкой бросила на него неуверенный взгляд. Мягкий тон его речи был обманчив. Внутри в нем кипела ярость. Но не на нее. Его гнев относился к некоему воображаемому субъекту, который посмел заронить ей в душу семена сомнения.

— Кэтрин, — нетерпеливо проговорил он. Она так сжала под столом руки, что ногти впились в повлажневшие ладони. В отношениях с Люком она не привыкла ходить по тонкому льду.

— Ну просто спросила, и все… И ответ меня вполне удовлетворяет, — отважилась она пошутить, поскольку ответ, конечно, ее не удовлетворил, она вообще предпочла бы не услышать этого ответа.

Даже если бы накануне вечером рухнула вся электронная империя Сантини, Люк и то не был бы так мрачен. Все-таки вырвалось наружу то, что так долго удавалось держать в узде.

— Ни твое происхождение, ни воспитание не подходят для женщины, которая собирается стать моей женой. Вот так-то! — Он выпалил это с той безжалостной решимостью, которая в деловых кругах внушала к нему не менее страха, чем уважения. — Надеюсь, теперь все ясно.

С лица ее медленно сползли все краски. Она вся сжалась от той грубой прямоты, на которую сама же вызвала его, и стыдилась показать, что у нее еще теплится слабая надежда: может, в глубине души он испытывает иные чувства. Ее светло-голубые глаза убегали от его взгляда, голова клонилась вниз.

— Да, теперь мне все ясно, — едва выдохнула она.

Решительно подавив бунт на корабле, он несколько отмяк.

— Не самая подходящая тема для разговоров за завтраком, — пробормотал он язвительно. Ну конечно, как она посмела поднять этот вопрос. — Зачем ты добиваешься отношений, в которых ты уже не будешь чувствовать себя комфортно… а? Мне кажется, в качестве любовника я куда менее требователен, чем был бы в качестве мужа.

И в разгар самого мучительного эпизода, какой когда-либо выпадал ей в жизни, из ее сведенного судорогой горла вырвался истерический смешок. Смуглый палец лениво поглаживал побелевшие костяшки ее сжатой в кулак руки. И хотя она понимала, что Люк, как обычно, просто хочет отвлечь ее, волна желания прошла по ее телу, и минутная попытка смехом рассеять пепел разочарования не удалась.

С легким вздохом облегчения он оттянул манжету новехонькой шелковой рубашки, взглянул на свои точнейшие картьеровские часы и нахмурился.

— Ты опоздаешь на свою встречу, — сказала она, поднимаясь, и впервые за все время почувствовала жгучую радость оттого, что вот сейчас он уйдет.

Люк выпрямился и пристально посмотрел на нее.

— Ты сегодня какая-то нервная. Что-нибудь случилось?

Ну да, подумала она с раздражением, тема разговора уже забыта, вычеркнута, как не стоящие внимания глупые женские капризы. Люку даже в голову не придет, что она нарочно задала этот вопрос перед самым его уходом. Не хотела отравлять последние часы, что им суждено провести вместе.

— Нет… что может случиться? — Она покраснела и отвернулась. Но ведь именно он научил ее мастерству лжи и притворства, так что пусть пеняет на себя.

— Что-то не верится. Ночью ты не спала. Она замерла. Он подошел к ней и, уверенно обхватив руками ее изящную, стройную фигурку, повернул лицом к себе.

Ощутив рядом с собой крепкие мышцы его отлично сложенного, худощавого тела, она почувствовала нарастающую слабость, с которой не имела сил бороться. Эту знакомую ему слабость и дрожь заметил и Люк, его самолюбие было удовлетворено. Он погладил пальцем ее подрагивающую нижнюю губу.

— Когда-нибудь наши пути разойдутся, — пообещал он глухо, вполголоса. — Но пока я об этом не думаю.

Господи, да понимает ли он, какую боль причиняет ей такими словами? Впрочем, его это не волнует. Точно так же он дрессирует своих подчиненных, чтобы ходили по струнке. Он говорил о каких-то акциях и денежных вкладах, но она не потрудилась вслушаться. Любовь не купишь, Люк. И расплатиться за нее тоже нельзя. И когда ты это поймешь?

Она знала, что, пока его тяга к ней не уменьшится, она в безопасности. Но ей совсем не льстило его физическое влечение, которое она когда-то наивно приняла за настоящее чувство. В те несколько дней в месяц, которые у Люка запланированы для утех и развлечений, они не расставались ни на минуту. Но последние недели были для нее сущим адом, и то, что Люк об этом не догадывался, только подтверждало, что связь между ними ослабла. Ей стало ясно, что воздушные замки, строить которые она начала два года назад, скрыли от нее реальность. Он не любит ее. Не было у него такого дня, когда бы он проснулся и понял, что не может без нее жить… а главное, такого дня никогда и не будет.

— Ты опоздаешь, — повторила она напряженно, съеживаясь под его беспощадным взглядом, ведь он мог прочесть на ее лице решение, которое она приняла этой ночью. С уходом Люк обычно не медлит.

Коварные пальцы, лежащие у нее на спине, придвинули ее ближе, другой рукой он по-хозяйски приподнял ее золотистые кудри, рассыпанные по плечам.

— Bella mia, — хрипло проговорил он по-итальянски, наклоняя свою темную голову, чтобы прикоснуться к ее влажным, приоткрытым губам.

Его врожденная, мучительная для нее чувственность сражала ее наповал. Скованная угрызениями совести, она опасливо отстранилась, пока он не успел еще ощутить исходящий от нее незнакомый холодок.

— Я неважно себя чувствую, — попыталась она оправдаться и тут же в испуге спохватилась, что может выдать себя.