Сидни Ламберт - Завидный жених
— Гейл, не хочу казаться бесчувственным, но почему при данных обстоятельствах ты не сделала аборт?
— Я никак не могла до конца поверить в то, что все так плохо. Отказывалась посмотреть правде в глаза. Я ничего не понимала, пока со мной не разорвали контракт, потому что я сильно поправилась. Тогда пришлось действовать быстро. Я сказала своему агенту, что заболела, и поехала домой, к родителям. К тому времени я была уже на пятом месяце… У меня произошел нервный срыв. Я собиралась отдать ребенка в приют.
— Бедняжка, — сказал Марио и потянулся, чтобы погладить ее. Но она отпрянула в сторону, не сводя взгляда с какого-то пятна на потолке.
— Мама понимала, как мне тяжело, но считала: со временем я пожалею, если отдам ребенка в приют. И предложила сказать всем, что это ее ребенок. Мы жили на отдаленной ферме, так что мне нетрудно было скрывать свое положение от соседей. Тогда никто даже не знал, что я вернулась домой. Местные думали, что я все еще в Монреале. А мама подкладывала подушки под платье и говорила всем, что ждет ребенка. Почти все время до родов я спала у себя в комнате. Я радовалась уже тому, что кто-то решает мою проблему за меня.
Наконец Гейл прямо посмотрела на Марио. Какой печальный взгляд!
— Знаю, ты, наверное, считаешь меня плохой, потому что я отказалась от ребенка, — сказала она сорванным голосом, — но я не могла смотреть на мальчика и не вспоминать все то, что со мной случилось. Вскоре после родов я… вернулась в Монреаль. И постепенно превратилась в хладнокровную, по-настоящему тщеславную стерву, решив, что больше ни один мужчина не испортит мне жизнь. Я была тогда еще достаточно молода и во что бы то ни стало решила добиться успеха — не только как модель, но и во всех сферах жизни. Я завела любовника. Он был славным парнем. Возможно, даже слишком славным. Или слишком неопытным для меня. Я меняла любовников как перчатки, отчаянно пытаясь доказать им и себе, что не фригидна. Но все было напрасно. В конце концов я махнула рукой и на мужчин, и на секс и занялась только карьерой.
— А когда ты начала жалеть о том, что отказалась от ребенка?
— Наверное, все происходило постепенно. Всякий раз, приезжая домой, я видела, как Мэттью растет и хорошеет. Он стал таким симпатичным, таким умненьким. Вначале меня немного коробило, когда он, едва завидев меня, со всех ног кидался ко мне. Но постепенно я полюбила его по-настоящему. Я, конечно, слишком баловала его, особенно на день рождения и на Рождество. Привозила безумно дорогие подарки. Наверное, старалась наверстать упущенное. Мама и папа его обожали, а я твердила себе, что поступила правильно.
Гейл тяжело вздохнула.
— Тогда я еще не осознавала, насколько сильно люблю Мэттью и чего я лишилась. Только потом, когда ему поставили страшный диагноз «лейкемия»… Никогда не забуду тот день, когда мама сообщила мне по телефону…
Она закрыла глаза, но тут же снова открыла и посмотрела на Марио. У него чуть сердце не разорвалось от жалости.
— Я просто не могу описать, что было дальше. Мы испробовали все, но ничего не помогало. — Она старалась говорить спокойным, ровным голосом. — У него была какая-то редкая форма болезни, при которой не помогает даже пересадка костного мозга. После курсов химиотерапии болезнь ненадолго отступала, но потом все начиналось снова, еще сильнее, чем раньше.
Голос ее снова-пресекся. Она некоторое время молча лежала на кровати и смотрела в потолок.
— Я мучилась, глядя на то, как он умирает, — тихо сказала Гейл. — Маму это тоже убивало. Но у нее хотя бы была та радость, что мой малыш называл ее «мамой». Тогда… в последние дни… когда мы поняли, что надежды нет, я… хотела во всем признаться Мэттью. Я хотела обнять его и сказать: «Я твоя мама, милый, мама, а не сестра». Но потом я отказалась от своего жестокого и эгоистичного намерения. И промолчала. Я промолчала… а он умер на руках у моей мамы, а не на моих руках, и я… О Господи, Марио… — Она с отчаянием посмотрела на него. Глаза ее были полны слез. — Обними меня. Просто обними, и все.
Он обнял ее. Она плакала и плакала. Марио надеялся, что сумеет помочь своей любимой справиться с горем. Ему удастся снова сделать ее счастливой…
Вскоре Гейл уже лежала в ванне, которую налил для нее Марио. Какой же он замечательный! — думала она. Он не был шокирован ее признанием, не осуждал ее. Просто сочувствовал, просто был добрым и очень чутким. Может, он на самом деле любит меня? Гейл улыбнулась про себя. Может быть… Что же ему надо сделать, чтобы она убедилась в его любви окончательно?
Самое, наверное, потрясающее — то, как он ведет себя сейчас. Он отменил игру в покер, чтобы провести весь вечер с ней. Как романтично!
И действительно, Марио без ее просьбы позвонил Луи и сказал, что не сможет принять участия в сегодняшней игре.
Положив трубку, Луи повернулся к Николь.
— Марио только что сообщил, что сегодня покер отменяется. — Он явно был изумлен.
Николь прищурилась.
— Боже! Такого раньше не бывало. Что с ним?
— Ты ведь знаешь Марио. Он никогда ничего не объясняет. Сказал, срочное дело.
— Скорее всего, у него женщина, — предположила Николь.
— Раньше он никогда не отменял покер.
— Может быть, он наконец встретил женщину, заставившую его забыть ту, прежнюю любовь, о которой ты мне рассказывал.
— Может быть… Кстати!
— Луи, милый, что с тобой?
— Помнишь, ты говорила, что всю прошлую неделю не могла связаться с Гейл? Она уехала из города, и никто не знал, где она. А когда она вернулась и наконец подошла к телефону, на вопрос, где она была, отвечала уклончиво.
— Ты хочешь сказать…
— Да!
— Нет!
— Марио не тот человек, который мирится с отказом, — сухо сказал Луи.
— Но он не в ее вкусе. Слишком мужественный тип. Она бежит от таких, как от огня.
— Может, поспорим?
— Ты проиграешь, — улыбнулась Николь.
— Спорим, завтра они вместе покажутся на скачках?
— Ну и ну! На что спорим?
— На то, как назовем наших малышей. — Они постоянно спорили о том, какие имена дать близнецам. Николь хотела назвать их в честь своих родителей, Люком и Лайзой, Луи же настаивал на именах Жюль и Жюли.
— Идет! — Николь не сомневалась в своей победе.
Луи лучезарно улыбнулся, а она вдруг забеспокоилась.
— Что? Что такое? Ты что-то знаешь?
— Нет. — Но он прекрасно помнил, как Гейл говорила о Марио после аукциона. Когда кто-то просто не нравится тебе, ты не говоришь о своей неприязни так страстно.
— Только вот что. — Николь вздохнула. — Не уверена, что сама смогу завтра пойти на ипподром. Что-то живот побаливает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});