Собственность мажора - Кристина Зайцева
– Она моя подруга, – отрезаю я.
– Их дела нас не касаются.
– Еще как касаются!
– Ты выйдешь? – раздраженно спрашивает он. – Или мне прийти за тобой самому?
Сжав губы, бросаю коротко:
– Выйду.
Кладу трубку и заталкиваю ноги в свои угги.
Я скучала без него даже те три часа, что мы не виделись. Я пыталась злиться. Я и сейчас злюсь. Меня злит, что он считает меня маленькой.
Уверена, со своей Лерой Никита Игоревич завалился в койку прямо после первого свидания, а мне… можно только конфету с елки достать.
Теперь я боюсь того, что ему со мной не понравится.
Не знаю, о чем думала. Я не думала. Мне так… хотелось с ним. Всего. А теперь мне страшно. Я никогда ему не признаюсь, но теперь я все время думаю о том, что вдруг у нас ничего не получится. Вдруг мы не подходим друг другу в этом смысле…
Чувствую себя деревянной. И неуклюжей.
От этого мне становится страшно. Ему не понравится, и на этом все. Он уйдёт, а я останусь с разбитым сердцем, потому что я…
Боже…
Я влюбилась в него поуши.
Иногда он такой идиот. Иногда дурак. Упрямый и прямолинейный до невозможности. С такими людьми общаться, все равно что есть стекло, но мне, Боже, мне даже это в нем нравится. А иногда он такой… нежный. Я просто… я… боюсь представить завтрашний день без него.
Подойдя к шкафу в прихожей, смотрю на свое отражение и сглатываю слюну.
«Люблю тебя, Барков», – произношу беззвучно, с испугом глядя в свои глаза.
В сердце поселяется что-то новое. Пугающее. Такого со мной никогда не было.
Дернув за ручку шкафа, достаю оттуда пуховик.
Чёрный сидит на тумбочке и смотрит на меня своими желтыми глазами.
– Не жди меня, – говорю ему, надевая шапку и выходя за дверь.
Не трудясь застегивать пуховик, сбегаю по ступенькам и вырываюсь из подъезда.
Ник открывает для меня дверь своей машины, перегнувшись через пассажирское сиденье, а когда я оказываюсь внутри, осматривает с ног до головы.
На мне теплые лосины и свитер, а на нем все та же кожаная куртка на меху и хмурое выражение лица.
На моем оно аналогичное!
– Если… – говорю, упрямо посмотрев перед собой. – Если я тебе тоже надоем… – стараюсь звучать непринужденно, но не выходит. – Просто скажи мне об этом сразу, ладно? Я… я не буду за тобой бегать или преследовать…
– Что за хрень долбанную ты несёшь? – зло обрывает он меня.
– Просто сделай, как я прошу! – выкраиваю, посмотрев на него.
Выбросив руку, он хватает меня за куртку и дергает на себя. Его губы впиваются в мои так жестко, что я даже вдохнуть не могу, ладонь обхватывает лицо и сжимает.
Он злой, но и я тоже, поэтому отвечаю на его грубый поцелуй с таким рвение, будто сама хочу его сожрать.
– Захлопни варежку, ладно? – просит хрипло, прижавшись своим лбом к моему. – Если ты мне надоешь, в Землю комета долбанет.
Все еще пытаюсь дышать, цепляясь пальцами за рукав его куртки. От его слов я жмурюсь и опять ищу его губы. Он позволяет мне их найти, а потом целует по настоящему. Так глубоко, что я боюсь потерять сознание. Он ни разу не целовал меня так. Это совсем другой поцелуй… не такой, как другие. Этот… он обещающий. Что-то большее.
Боже…
Он оставляет меня в состоянии шока. С выражением полной дезориентации на лице…
– Вот так-то лучше, – бормочет, сделав глубокий вдох.
Опустив одну руку на руль, трогается с места. Второй своей рукой он хватает мою и, сплетя наши пальцы, кладет на свое бедро.
Его ладонь сухая, теплая и немного шершавая. И через нее в меня будто перетекает его энергия.
– Перекусим? – спрашивает просто.
– Да… – отвечаю тонким голосом, как ручная.
– Там сегодня вторая часть «Броска кобры» в прокат выходит, – продолжает он. – Сходим?
Не перевариваю боевики.
– Да…
– Потом мне нужно в одно место заехать.
– Ладно…
– Ремень накинь.
– Угу…
Откинувшись на сиденье, я просто смотрю в окно, за которым мелькает город. Смотрю и улыбаюсь, как полная дура…
***
Втянув носом воздух, закрываю глаза и скручиваю в ботинках пальцы. Звуки киношной погони и взрывов падают со всех сторон, но мне не до них…
– Расслабься… – щекочут мое ухо теплые губы.
Впиваюсь пальцами в его плечо.
Я расслаблена…
Обвожу языком свои губы и издаю тихий-тихий стон, точно зная, что его услышим только я и он.
Прижавшись носом к моему виску, Никита делает глубокий вдох, а меня… меня просто трясёт.
Его тело подо мной, как камень.
Во всех местах!
Чувствую это своей попой, которая устроена у него на коленях.
Щеки обдает жаром.
Его ладонь под моим свитером. Гладит рёбра в опасной близости от края лифчика. Его ладонь такая большая, что может накрыть их все разом.
Трусь носом о его шею, вдыхая запах его мыла и кожи.
Я от его запаха просто с ума схожу, как и от того, что творится под моими ягодицами.
В моём теле безумные всплески, от которых трясёт.
Дышу коротко, ткнувшись лбом в его плечо.
Он дышит также рядом с моим ухом.
По спине бегут мурашки.
Взяв мою ладонь, Ник просовывает ее под свою футболку и кладет на живот.
– Твоя очередь… – сообщает.
Боже.
Обжиматься на киносеансе. Что может быть банальнее? Мне плевать. Даже если бы мы находились в первых рядах на вручении премии Оскар, я бы не заметила даже Бреда Питта.
Глажу пальцами теплую кожу и обводу пупок.
Каменный живот Баркова вздрагивает. Резко перехватив мою руку, он выдергивает ее из-под футболки и заворачивает мне за спину.
– Ай! – возмущаюсь я, покусывая его шею.
– Ммм… – выдыхает он, откинув голову и закрыв глаза.
Хихикаю.
Это ужасный звук!
Переведя на экран полупьяные глаза, пытаюсь вникнуть в суть происходящего.
В «нашем» любимом кинотеатре как всегда почти никого.
Я никогда не садилась на второй ряд, но Барков предложил попробовать, и мне понравилось. В этом и правда что-то есть. Другой угол зрения, странный но… интересный…
«Я люблю тебя», – эти слова висят на кончике языка, но страшнее всего для меня не услышать тех же слов в ответ.
Хотя нет. Есть кое-что пострашнее. Например, сейчас проснуться.
Его губы прижимаются к моему лбу. Жмурюсь.
Он такой… заботливый. Такой нежный…
На пол перед экраном падает желтая полоска света. Нарушая тишину, в помещение вваливается толпа из пяти парней. Они шумят и топают, как лошади. Гогоча швыряют друг в друга попкорн, и я отчетливо вижу среди них перспективного футболиста Артема Тракторовича.
Тело Ника подо мной напрягается. Его напряжение мгновенно передается мне. Подняв с его плеча голову, заглядываю в лицо.
Между светлый бровей залегла складка, точёная челюсть сжата. Повернув голову, следит за тем, что происходит в проходе.
Меня посещают все возможные плохие предчувствия, когда эта невоспитанная гурьба занимает третий ряд. Прямо над нами с Никитой.
– Че за древность, е-мое! – гнездится в кресле один из этих придурков.
– Древность – это ты, Лютый. Это раритет.
Снова гогот.
Никита выпрямляется,
