Кристина Роуз - Сахар и перец

— Время для чего?

— Чтобы вернуться на землю.

Роб чувствовал, что он не хочет возвращаться на землю.

Алекс повернула лицо к его груди и поцеловала. И еще раз поцеловала. Даже если она проживет сто лет, то никогда не забудет этого.

Завтра, когда он уйдет, будет в тысячу раз хуже, чем в прошлый раз. В прошлый раз он не говорил о любви. А на этот раз он не только говорил, но заставил ее поверить ему.

Алекс опустила голову. Какой она была дурочкой, не подозревая, что существует такое. Ради этой единственной ночи она поверила в любовь и близость — почти невыносимую близость. Она поверила в романтическую любовь, и она поверила в Роба.

И не важно, как плохо ей будет завтра, ей будет что вспомнить.

— Теперь я могу сказать?

Алекс подняла свои огромные серо-голубые глаза.

— Я люблю тебя, Алекс.

Ее зрачки сузились, и она опустила глаза.

— Я знаю, что ты говоришь это ради меня. — Ее хрипловатый голос звучал сдержанно. — Но для меня на самом деле было бы лучше, если бы ты этого не делал.

— Ты не хочешь, чтобы я говорил, что люблю тебя?

— Именно так.

Холодное оцепенение охватило его грудь.

— Потому что ты… не любишь меня?

Боже, как это больно. Он был так уверен.

На ответ ей потребовалась целая вечность.

— Разве мы обязаны говорить об этом? — Ее вопрос ускользал от его понимания.

— Обязаны, и чертовски откровенно.

Он резко сел, напряжение требовало хоть какого-нибудь действия. Она тоже поднялась, но медленнее. Так медленно, что казалась измученной или раненой. Натянула простыню себе на грудь и скрестила руки. Облизнула губы. Откашлялась.

Роб готов был выпрыгнуть из кожи. Когда же прозвучит ответ?

— Я знаю, это трудно — объяснить разницу между желанием и любовью, — осторожно начала она.

Нет, нетрудно. Они такие же разные, как солнце и снег. Никто не сможет спутать эти два чувства, подумал Роб. Разве только… разве только Алекс могла. Оцепенение становилось тяжелее, расползалось по телу.

— И иногда, когда желание становится очень сильным, может показаться, что это любовь. — Она помолчала. — Но это не так. А я не хочу делать вид. Если то, что ты чувствуешь, — всего лишь влияние гормонов, то пусть так и будет. А я не хочу, чтобы ты называл это любовью, думая, что мне от этого станет лучше.

Оцепенение раскололось на миллион кусков, и каждый был острый, как бритва.

— Подожди минуточку, Алекс. Ты думаешь, что я не чувствую того, что говорю?

Она обернула вокруг себя простыню и завязала узлом.

— Думаю, что чувствуешь, но это неправда, это только потому, что… потому, что ты хотел меня.

— Думаешь, что я говорил это, потому что хотел секса?

Вздрогнув, она подняла глаза:

— Да.

Роб стиснул кулаки. Вывернув наизнанку душу, он открыл свое сердце, а она так и не поверила ему. Вся их близость была притворной — он почти умирал от любви, а она убегала, отталкивала его.

— Алекс, разве это не близость? Это то, что приходит с любовью.

Но в ее лице было только недоверие.

— Ты никогда не говорил этого раньше, — ответила она.

— Нет. Мне потребовалось много времени, чтобы все понять. Я не искал любви, и это удивило меня. Но я никогда не говорил того, чего не чувствовал. Теперь я сказал это, и я сказал серьезно. Думаешь, я бы попросил тебя выйти за меня замуж, если бы не любил?

Алекс покачала головой, ее подбородок упрямо затвердел.

— Я не знаю, на что ты способен, когда чувствуешь сильное желание.

Робу захотелось встряхнуть ее. Как она может отказываться понимать то, что было так очевидно?

— Алекс, секс был хорош, но просто секса недостаточно для брака. Я люблю тебя и хочу прожить свою жизнь с тобой. Я хочу, чтобы ты пахла корицей и ванилью; хочу отремонтировать этот разваливающийся дом раз и навсегда; хочу, чтобы мы состарились вместе. И даже хочу близнецов. Вот почему я решил жениться на тебе.

Алекс гневно посмотрела на него.

— Послушай, я пытаюсь спасти себя от большой боли и не хочу притворяться. И когда ты перестанешь чувствовать такую… такой… голод, ты будешь рад, что я так поступила.

— Нет. Это ни от чего не спасет! Ты собираешься оттолкнуть счастье. И все только потому, что однажды, много лет назад, твой первый брак не удался. — Он остановился, только чтобы перевести дыхание, и продолжал: — Алекс, я не Джек. А ты уже не такая, какой была тогда. Прошу, верь в то, что есть у нас. Ты можешь, ты должна верить мне.

Она покачала головой.

— Я верила. — Она поправилась. — Я почти верила. Но ты ушел, потому что я хотела обязательств. Почему я должна верить тебе теперь?

— Потому что ты любишь меня, а я люблю тебя; а если ты сейчас не используешь этот шанс, то проведешь остаток жизни, прячась за своим фартуком… делая рулеты с корицей. Но даже лучшие в стране рулеты — это еще не жизнь. — Он сжал ее руку, словно пытаясь передать свои чувства. — Алекс, подумай об этом, — настойчиво произнес он. — Мы могли бы стать семьей. Мы могли бы проводить наши дни и ночи вместе. Мы могли бы быть друг с другом до конца своих дней.

Он ощущал ее нерешительность. Она снова покачала головой:

— Нет. Я не пройду через это снова. Не хочу, и не заставлю пройти через это детей.

Роб потянулся за своей одеждой.

— Не прячься за Шеннон и Дарси. Они бы заставили тебя ответить «да», полностью отдавая себе в этом отчет. — Он рывком надел брюки и туфли и натянул на грудь мокрую футболку. — И они были бы совершенно правы.

Он вышел из комнаты. Алекс ждала, что услышит его шаги по лестнице. Вместо этого она услышала ругательство и шаги в ванной. Она услышала звяканье и лязг — что-то с силой ударилось о корзину для мусора.

Она нашла халат и пошла на звук. Роб лежал под раковиной и, чертыхаясь, закручивал трубу.

— Что ты делаешь?

— Чиню эту чертову трубу, которую я попросил близнецов испортить. Только тогда я смогу уйти.

Еще несколько раз с усилием повернув гайку, он вылез из-под раковины и швырнул гаечный ключ в сумку с инструментами. Потом встал, огромный и злой, и вышел. Его шаги прогрохотали по лестнице. Взвыл мотор грузовика. Раздался шум гравия из-под колес. И все звуки стихли.

Дом стоял безмолвный. Покинутый.

Алекс спустилась вниз и вошла в свою маленькую пекарню. Такую компактную, функциональную, даже красивую. Можно было гордиться своим делом.

Но это не жизнь.

Нет. Не жизнь.

Пройдя в гостиную, миновала два рюкзака и сдутый волейбольный мяч. «Но девочки… я сделала это частично ради них».

«Ты имеешь в виду девочек, о которых собиралась справиться пару часов назад?»