Мирра Блайт - Просто скажи «да»

— Разве обязательно принимать решение прямо сейчас? — Она с мольбой взглянула на него.

Но Эндрю горько усмехнулся, не поддавшись на уловки Мей.

— Время ничего не решает. Если ты до сих пор не поняла, что я хочу прочных отношений, то и никогда не поймешь.

Его ярость превратилась во что-то осязаемое — тяжелое, леденящее. Все, чего удалось достичь за последние три месяца, перечеркнуто, он опять остался ни с чем!

— Раз ты не можешь поверить в мои чувства, мне нет смысла здесь оставаться. Так что тебе решать. Свой выбор я уже сделал: все или ничего!

И, не глядя на Мей, он вышел из комнаты. Она снова сделала это с ним, и он ей позволил! Но на сей раз уйдет он. Потому что существуют барьеры, которые можно преодолеть, и существует нечто незыблемое, что разрушить нельзя. Мей возвела вокруг себя такие высокие стены, что если сама не откроет ворота крепости, то попасть в нее будет невозможно.

Эндрю знал одно: ему нужно убраться подальше от нее, подальше от этой проклятой квартиры! Не имея представления, куда направиться, он сел в машину, завел мотор и поехал.

Он кружил и кружил по городу, его злость, словно паровой двигатель, толкала его вперед. Эндрю понятия не имел, сколько миль проехал, но каким колесил дорогам, но только уже далеко за полночь обнаружил, что стоит на пороге собственного дома, даже не пытаясь туда войти. Он словно включил автопилот, позволив злости управлять собой.

Это была плохая ночь. Первую ее половину он провел, негодуя на Мей, вторая и вовсе превратилась в сплошную муку. Потому что именно тогда он осознал свою потерю — потерю совместной жизни, потерю Мей и ежедневного общения с сыном. В какой-то момент, находясь на гребне ярости, он решил было наказать Мей, добившись опеки над сыном. Но как бы ни злился на Мей за ее неверие в возможность жить вместе, он бы никогда не смог причинить ей боль. Это убило бы ее. Да и Эндрю не хотел опускаться до подобной низости. Она подарила ему сына без всяких условий, точно так же он вернет его ей.

Невыносимее всего была мысль, что сын больше не будет частью его каждодневного существования. Не будет бутылочек по утрам и купаний перед сном, и он не сможет следить за такими маленькими вехами его развития, как, например, самый первый раз, когда Алекс самостоятельно вытащил соску изо рта.

Опершись рукой о перила, Эндрю стоял на веранде и слепо смотрел в ночь. Грудь так сжимало от боли, что невозможно было дышать. Боже, он потеряет Алекса — и он потеряет Мей! Но пути назад не было. Потому что, вернувшись, он в конце концов возненавидит и себя, и ее. Только задним числом он понял, что у него изначально было слишком мало шансов. Не следовало начинать этот разговор, нельзя было будить спящую собаку. Он вел себя как слон в посудной лавке и разбил все вдребезги! И теперь, когда все вышло наружу, они уже не могут собрать осколки и склеить прежнюю жизнь. Им не удастся притвориться, что ничего не произошло. Слишком заметными будут трещины.

А может, все и к лучшему — к лучшему для Алекса. Парень пока слишком мал, чтобы понять произошедшее. Он вырастет, воспринимая существующее положение как должное, думая, что он один из тех детей, которые видят отцов иногда, по вечерам и уик-эндам.

Боль в груди Эндрю стала невыносимой, он зажмурил глаза, и ночь сомкнулась вокруг него. Его словно похоронили заживо в глубокой, черной яме.

К утру оцепенение достигло предела, и Эндрю уже ничего не чувствовал. Он не сомкнул глаз и был так изможден, словно обежал вокруг земного шара. Около пяти утра пошел дождь, который и в девять не думал кончаться. С чашкой кофе в руке Эндрю стоял в проеме задней двери, опершись плечом о косяк. Низкие свинцовые тучи были такими плотными, что, казалось, поглощали все звуки, и тишину утра нарушало только стрекотание капель по опавшим сухим листьям. Стволы деревьев потемнели. Увядающие цветы поникли под тяжестью капель.

Эндрю отпил кофе. Глаза саднило, словно в них набился песок, душа онемела. Ему бы хотелось, чтобы оцепенение не проходило как можно дольше, так как он пришел к мрачному выводу: решения их проблемы не существовало. Он убедил себя, что если поймет Мей, если узнает ее подноготную, то сможет изменить положение вещей. Но есть вещи, которые изменить нельзя. Да, конечно, им придется общаться — из-за Алекса. И ему придется разговаривать с ней, если возникнет такая необходимость. Но не более того. Даже ему хватило ума понять: он не проломит лбом стену, а только разобьет голову.

В половине десятого Мей должна была пойти с Алексом на осмотр к врачу. И Эндрю не сомневался, что, будучи примерной матерью, она поступит именно так. Он хотел воспользоваться ее отсутствием, чтобы забрать свои вещи. Нужно быть последовательным и идти до конца. Допив кофе, Эндрю вернулся в дом. На лице его была написана горькая решимость…

Как же тяжело ему было находиться в квартире Мей. Невыносимо тяжело! Каждый раз, когда он входил в детскую или видел что-то, связанное с сыном, Эндрю едва не плакал. Наконец, чтобы завершить поставленную перед собой задачу, ему пришлось прибегнуть к проверенному приему: распалив злобу, использовать ее как щит. Если она не хочет жить с ним, — ради бога! — он не оставит ни малейшего следа своего пребывания здесь. Он очистил квартиру от всех своих вещей, вплоть до пакета любимого кофе, стоявшего в шкафчике. Но тяжелее всего оказалось в последний раз закрыть дверь этой квартиры, понимая, что за ней он оставляет самое дорогое…

Эндрю выгрузил вещи в гараже. Затем отправился в офис и, отключив телефон, зарылся с головой в накопившуюся бумажную работу. Расчеты расходования материалов, договоры на поставки, требования заказчиков… Для всего этого требовалась предельная внимательность, а это позволяло не думать о другом.

Эндрю работал до темноты, и по дороге домой на него накатила вся накопившаяся усталость и бессонная ночь в придачу. Он чувствовал себя абсолютно разбитым.

Поднимаясь по ступенькам веранды, Эндрю услышал, как звонит телефон, но даже не прибавил шагу. Он не хотел ни с кем говорить.

К тому времени, когда он открыл дверь, звонки прекратились, и его вдруг кольнуло сожаление. Даже не пытаясь разобраться в такой реакции, Эндрю вошел в темный дом, и от приступа головной боли перед глазами заплясали серебристые искорки. Включив старинный круглый светильник в холле, Эндрю повесил пиджак на решетчатую загородку, разделявшую коридор и гостиную, затем вытащил полы рубашки из-под ремня джинсов. Он собирался принять душ, выпить что-нибудь от этой проклятой головной боли и лечь спать.

Эндрю долго стоял под душем. Горячая вода, казалось, испарила последние остатки сил. Обмотав вокруг бедер полотенце, он пошел в спальню и, вытряхивая содержимое из карманов джинсов, услышал, как снова зазвонил телефон. Он догадывался кто это, так как днем заскочивший в офис Витторио сказал, что на объект неоднократно звонила Мей. С окаменевшим лицом он закончил свое дело и протяжно вздохнул. Рано или поздно ему все равно придется иметь с ней дело, и лучше уж раньше, чем позже. Эндрю потянулся к телефону, стоявшему на полу у кровати, и с мрачным лицом снял трубку. Намеренно по-деловому произнес: