Дженис Мейнард - В твоих объятиях

Он остановился, убрал волосы с ее лба и ласково спросил:

— Что случилось, дорогая? Тебе плохо?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, я в порядке.

Не понимая ее настроения, он сел на стул, который стоял у кофейного столика.

— Ты можешь мне объяснить, что тебя беспокоит?

Сара засопела, нижняя губа у нее дрожала.

— А что, если я не смогу начать мою новую работу?

— Я надеюсь, они смогут понять ситуацию. Так ты этим так расстроена?

Она скомкала платок у себя на коленях. Неожиданно он понял, чего она опасается.

— Ты беспокоишься о деньгах?

— Я не смогу получить больничный лист на работе, которую я даже не начинала. — Губы у нее дрожали, слезы опять потекли из глаз.

Глядя на ее несчастное лицо, Джонатан не мог сдержать улыбку. Он пересел на диван рядом с ней, обнял ее за плечи.

— Я обещаю, с деньгами я все улажу.

Она повернулась лицом к нему.

— Но ты не можешь сидеть здесь и нянчиться со мной до самого конца?

— Во‑первых, я думаю, все будет хорошо, а во‑вторых, почему бы и нет?

— У тебя ведь есть своя работа.

Он глубоко вздохнул. Пришло время открыть его последний секрет. Он перебирал ее пальчики.

— Я говорил тебе, что выяснял возможности работы тут, в Атланте. Но я не сказал тебе, что я уволился с моей прежней должности. Я решил, что если ты не согласишься выйти за меня замуж, я найду тут жилье и буду добиваться тебя, пока ты не передумаешь.

Глядя на его сконфуженный вид, с которым он признавался в своих планах, удивленная Сара не могла удержаться от смеха. Он обнял ее, опасаясь, что у нее опять начнется истерика.

Когда к ней вернулась способность говорить, она покачала головой и, стараясь быть серьезной, произнесла:

— Насколько я понимаю, ты хочешь сказать, что наш несчастный ребенок родится у двух безработных родителей.

Он уткнулся носом ей в шею.

— Похоже, что так, — пробормотал он.

Дыхание у нее участилось. Руки его сжимали ее ребра, а ставшие весьма чувствительными груди тосковали по его прикосновениям.

— Джонатан, — прошептала она, — ты ведь знаешь, доктор сказал, что мы не можем… Голос ее замирал от смущения.

Он поднял голову, насмешливая улыбка перекосила его лицо.

— Разве мы не можем поцеловаться? — невинным голосом спросил он.

Она прикрыла глаза, когда его пальцы оказались под ее пушистым свитером и безошибочно нашли заманчивые поверхности.

— Разочарование — не самое приятное чувство, — предостерегающе произнесла Сара, и голос ее напоминал стон.

— Хлебные крошки могут оказаться праздником для голодающего, — хриплым голосом пробормотал Джонатан, — и очень хорошо, что ты перестала носить лифчик, чтобы уменьшить количество стирки.

Он посадил ее себе на колени и снял с нее свитер. Волосы ее, высвободившись из хвостика, рассыпались по щекам. Обняв обеими ладонями ее упругие груди, он сквозь зубы проскрежетал:

— Ты, кажется, права.

Она чувствовала его возбуждение, и ей хотелось кричать от безвыходности сложившейся ситуации. Подняв ее на руки, он направился в спальню. Стараясь ее успокоить, он пообещал:

— Я только подержу тебя.

Когда он опустился на постель рядом с ней, Сара преследовала другие намерения. Не обращая внимания на его протесты, она сдвинула его эластичные трусы и прикоснулась руками к его возбужденной плоти.

— Сара, — произнес Джонатан приглушенным голосом. Казалось, что он задыхался. Она улыбнулась, поцеловала его грудь и попыталась успокоить его:

— Ты так заботишься обо мне все время. Пожалуйста, позволь мне что‑то сделать для тебя.

Последняя четкая мысль, промелькнувшая у него в голове, до того как туман окутал его, была о том, что Сара оказалась совсем не такой наивной женщиной, как он предполагал.

На следующее утро Сара позвонила своим родителям и попросила их вечером прийти к ней. Несмотря на явное неудовольствие Джонатана, она не захотела, чтобы он присутствовал при ее разговоре с родителями. Он был против и чувствовал себя очень некомфортно, но считал, что в сложившейся ситуации Сара имеет право решать так, как считает нужным.

Почти два часа он бесцельно гонял на машине по городу, пока, наконец, зазвонил его мобильный телефон. По дороге к дому он побил все существующие рекорды скорости, и, не застав машину родителей у входа в дом, так и не понял, обрадовался он или разочаровался.

Сара сидела на своем уже привычном месте, на диване. Две пустые чашечки стояли на кофейном столике. На всякий случай улыбнувшись, он вопросительно взглянул на нее и успокоился, когда слабая, но радостная улыбка озарила ее лицо.

Плюхнувшись рядом с ней на диван, он спросил:

— Ну как?

Она молча опустила голову ему на колени. Взъерошив пальцами ее волосы, он повторил свой вопрос.

— Тебе пришлось очень плохо?

— Нет, могло быть хуже. Мама плакала. Отец сохранял суровость и молчаливость. Но в конце концов удалось поговорить.

Джонатан вздохнул.

— Жаль, что ты не позволила мне присутствовать.

— Да, ты прав, — согласилась она, — я сказала им, что ты хотел быть при разговоре.

— Ну, а что дальше?

— Я пригласила их на обед через пару дней, чтобы дать им время свыкнуться с моим положением.

— Они, наверное, стали бы спокойнее, если бы мы были помолвлены, — сказал он, чувствуя себя виноватым, так как понимал, что пытался за их счет решить свои проблемы.

Она потерлась щекой о его джинсы.

— Давай просто подождем и посмотрим, что будет, — очень тихо промолвила Сара, — просто подождем.

Что‑то сжалось у него в груди, когда он услышал ее ответ.

Следующее посещение врача было назначено ровно через две недели после первого, панического. Джонатан не знал, обуревали ли Сару такие же противоречивые эмоции, как его самого. Дополнительные анализы должны прояснить ситуацию и дать ответы на вопросы, о которых они, может, не хотели знать и даже, возможно, боялись услышать.

В день визита в больницу он помог Саре помыть волосы под душем, после чего сидел за ее спиной на кровати, сушил их и расчесывал, до тех пор пока гладкие ровные пряди, как шелковый занавес, не опустились ей на плечи.

Все время он пытался уговорить себя, что в подобных обстоятельствах, зная, что им предстоит, только развратник может возбуждаться, но логические рассуждения мало помогали. Расправляя ее густые шелковистые волосы, касаясь пальцами ее шеи, он чувствовал себя как неопытный подросток. И только невероятная нежность, которую он испытывал, позволяли ему скрывать свое состояние от Сары.