Элда Мингер - Ритмы ночи

— Вот как ты стал красноречив. — Она рассмеялась.

Дэниел поднял ее на руки и унес в дом.

На этот раз они сделали остановку на кухне. Он приготовил кофе, положил на небольшое блюдо несколько шоколадных пирожных с орехами и все это унес в гостиную. За окном стояла уже темная ночь, и дом казался кораблем в открытом океане. Они пили кофе и разговаривали, собаки лежали у их ног. Мэг было так уютно, так славно, она и думать не желала о завтрашнем дне — что будет, то будет.

— Какое красивое блюдо! — заметила она, любуясь ярко-синей, разрисованной фарфоровой поверхностью. — По-моему, не совсем в твоем вкусе.

— От матери осталось.

Она молчала, ожидая, что он продолжит. Такое блюдо, насколько она помнит, и не во вкусе Эрны Уиллет.

— Когда я сносил старый дом, — медленно начал Дэниел, — наверху, на чердаке, нашел много всяких коробок и несколько сундуков с домашним скарбом. Перенес их в сарай, а когда дом был закончен, стал перетаскивать сюда. — Он умолк.

Мэг терпеливо ждала, зная его привычку тщательно подбирать слова.

— Но в основном все это старое имущество я перетащил в гараж — вон та дверь, около кухни. Как-то зимой, когда делать было нечего, — по одной коробке. И сундуки тоже — сначала один, потом второй. Все перебрал, хлам выбросил, что можно починить — починил; что-то раздал. Многое отмывать, отчищать пришлось. — Он отпил кофе.

Она тоже сделала глоток, потянулась за пирожным. Испекла их одна женщина, по имени Гринни, — она совсем недавно переехала в Блу-Спрюс. Несмотря на некоторое предубеждение ко всем знакомым Дэниела женского пола, пришлось признать, что пирожные необычайно вкусные.

— Так вот, — продолжал Дэниел, — я там нашел несколько фотоальбомов и дневники матери. Подумал: ее уже нет, можно прочитать. И прочитал. А на фотографиях увидел другую маму — ту, которую запомнил, когда был ребенком. Какое-то время — совсем недолго — она все же была здесь счастлива. Но все равно чего-то боялась. Не нравилось ей жить на ранчо. Все в те годы было по-другому. Понимаешь — женщина изолирована от внешнего мира, скучала, тосковала…

— Очень даже понимаю, — осторожно откликнулась Мэг.

Дэниел никогда еще так много не говорил. Интуиция подсказывала ей, что он слишком долго держал все это в себе и ей первой рассказывает. Давно надо было с кем-то поделиться — теперь ему станет легче.

— У нее были тяжелые роды — мы с братьями нелегко ей дались.

— О, Дэниел!

— Один ребенок родился мертвым, между Джо и Брэттом. Девочка.

Она закрыла глаза, не перебивала.

— Это подкосило ее, конечно. Она писала в дневнике, что, если б жила в городе, доктор помог бы. А здесь — зима, самое вьюжное время, дороги занесены. Отец помогал, как мог. И вот ребенок родился мертвым. — Лицо Дэниела посуровело, в глазах застыла горечь прошлого. — Кажется, именно тогда это и нашло на нее. Эти записи в дневнике… разные они, иногда даже невозможно понять, о чем. Хотел даже попросить тебя… если у тебя найдется время…

— Конечно, Дэниел, я посмотрю. А потом мы с тобой поговорим об этом.

Они помолчали некоторое время.

— Еще ребенком я видел, понимал, что-то ее мучает. Не знал я тогда, что. Не понимал, почему она не делает все то, что другие матери. Оказывается, не могла.

— Твой отец любил ее, — неуверенно проговорила Мэг.

— Да, любил. Всегда был на ее стороне… — Он замолчал.

Она догадывалась, что он собирается сказать, знала, что произошло, когда умер Боб Уиллет. Об этом Алек ей рассказывал.

— Мать была не очень сильной женщиной. Не всем дано быть сильными.

Мэг всем существом чувствовала — надо помочь ему выговориться, не привык он к таким излияниям.

— Алек рассказывал мне, Дэниел, — она накрыла его руку своей ладонью, — она иной раз упрекала отца… и тебя. А когда не стало отца — вы ей сделались как чужие.

— Теперь я думаю, — медленно, с трудом произнес Дэниел, — если б она была уверена в себе, что она сможет прожить одна, — ушла бы с ранчо и никогда бы не вернулась.

Что могла Мэг сказать на это? Что правда, то правда.

— Может быть, если б она действительно ушла, для вас для всех было бы лучше.

Он вздохнул, прикрыл глаза свободной рукой, откинулся на спинку стула.

Мэг молчала, не убирала своей руки: ему тяжело сейчас, — может, разрыдался бы, будь он один. Сердце ее так и рвалось, — как поддержать его, как помочь?..

Наконец он овладел собой, выпрямился, отпил кофе.

— Я сам все организовал тогда, зимой. И на следующее лето тоже сам все сделал. Сказал Алеку, Джо и Брэтту — пусть возьмут себе что-нибудь из вещей матери, на память.

Мэг, поколебавшись, спросила:

— И что же? Взяли они что-нибудь?

— Кое-что взяли, особенно Джо. Какие-то вещи он забрал — для своего дома, для своих девочек… чтобы, ну… создать атмосферу своей семьи, что ли. Не уверен, правда, что он рассказал жене.

— А в дневники они заглядывали?

— Не-ет. Это — нет.

Мэг задумалась: все братья Дэниела, все трое Уиллетов, подались из города, оставив здесь, на ранчо, свои воспоминания. Хотя нет, поправила она себя, воспоминания так просто не оставишь, они прилипают к человеку навсегда, на всю жизнь.

— А сейчас, Дэниел, как ты сейчас к ней относишься? — решилась она задать вопрос и отодвинулась — ему сейчас нужна дистанция.

— Что-то со мной произошло, когда я прочитал эти дневники. Понял вроде ее лучше. Мать была… кусачка.

— Кто-о?

— Ну, когда с собакой долгое время плохо обращались, били, например, — так она потом никого не подпускает. Или подпускает только на определенное расстояние. Ни с кем не вступает в контакт. А окажется загнанной в угол — бросится на любого, даже на того, кто ее кормил года два. И это в ней трудно изменить.

Мэг непроизвольно скосила глаза на собак, мирно спящих на коврике у камина. Дэниел перехватил взгляд и, казалось, прочитал ее мысли.

— Молли всегда любили. Вот она и переступила через свой страх, доверилась мне.

Мэг согласно кивнула.

— А у меня… был отец. Ты представить себе не можешь, как я ему благодарен. И судьбе благодарен за такого отца.

— Знаю, — еле слышно подтвердила она. — Я тоже его любила. — Она отпила кофе, потому что во рту у нее пересохло. — Ты знаешь, Дэниел, он мне стал так симпатичен с первой минуты, как я его увидела.

— Он очень хорошо к тебе относился.

— Правда? — Она, конечно, и сама знала, но как приятно услышать это из уст Дэниела.

— Отец знаешь что говорил? Ты, как фейерверк. Так тебя и называл — мисс Фейерверк.

Мэг улыбнулась — этого она не знала.

— И у матери тоже поднималось настроение, когда ты приходила.