Элда Мингер - Ритмы ночи

Дэниел, кажется, давно мог бы жениться, например, на Бетти Сью и родить с ней четверых или пятерых детей. Но не женился…

В Лос-Анджелесе Мэг распрощалась со многими иллюзиями, особенно когда столкнулась лицом к лицу с издательским бизнесом. Она теперь видела мир, как он есть, без прикрас, не строила себе иллюзий относительно того, как к ней относятся жители Блу-Спрюс, во всяком случае, большинство: маленькая, пустая балаболка с идиотскими идеями в голове; потом — странноватая молодая женщина, которой не сидится на месте. Что Мэг никогда не могла понять — почему местные жители считают, что у нее другие потребности и желания? Да нет, все мы одинаковые внутри: те же страхи и заботы, те же радости…

Как ей отрадно сейчас чувство милого, домашнего уюта, которое она испытывает в объятиях Дэниела. Вот, кстати, еще одна простая идея для ее нового романа, глубоко ею прочувствованная: какими бы странными ни казались наши действия окружающим, в конце концов все мы хотим одного и того же.

Эта мысль показалась ей очень важной, и она осторожно высвободилась из объятий Дэниела, встала, не смущаясь своей наготы, подошла к столику — там ее толстый блокнот — и стала писать.

Дэниел медленно пробуждался от какого-то слабого, поскрипывающего звука. Потянулся, открыл глаза… Мэг, обнаженная, стоит и пишет. Полностью поглощена своим занятием, ничего не замечает. Несколько долгих секунд он просто любовался ею. Наконец она почувствовала его взгляд и подняла глаза.

— Привет. — Рука ее замедлила движения, замерла.

— Пиши, пиши, — тихо сказал он ей. — Пиши, Мэг.

Перо снова побежало по бумаге.

— Я сейчас, скоро.

— Пиши, пиши, — повторил он. — Там у меня в комнате компьютер есть, если надо…

— Нет… Сейчас, я быстро… Просто кое-какие мысли пришли в голову.

Он лежал, подперев подбородок руками, и смотрел на нее. Интуицией, сердцем своим он всегда чувствовал: Мэг не такая, как все, и никогда не будет такой, как все. И спасибо, Господи, что она такая. Он любит ее такой, какая она есть, — каждую черточку, каждую морщинку, родинку, волосок… Наконец-то она положила блокнот и ручку. Дэниел только сейчас осознал, что любит разглядывать линии ее спины, грациозный изгиб шеи. Не вставая, он выключил свет, и она бросилась в его объятия.

— Что это ты писала? Если, конечно, не секрет.

— Да всякие идеи записывала. Что-то вроде… понимаешь: как будто все время было непонятно и вдруг поняла, увидела все связи, зависимости.

— Для новой книги?

— Ну да. Хотела просто представить себе, как это будет выглядеть.

— Сейчас?

— Да, вот в голову пришло, когда проснулась.

Он поцеловал ее в висок, мысленно восхищаясь ею: умница какая!

— Устала?

— Нет, милый. Ты что-то хочешь сказать?

Да, он хотел бы рассказать ей обо всех своих тревогах. Как он любит ее, как всегда будет любить; как сильно ее желает. Но он не мог найти слов, смущался, — не умел делиться такими потаенными мыслями. Как ей объяснить, что невыносимо трудно обнимать ее и оставаться неподвижным… И опять, в который раз, Дэниел пожалел, что у него не было сестер. Они с братьями только и знали, что гоготать, энергии хоть отбавляй! Мать постоянно сидела в доме, выходила очень редко; шуток не любила. Один отец знал, что ей сказать и когда. А Дэниел этого не умел. Единственное, что он знал сейчас наверняка, — что он чувствует к Мэг. Но словами сказать не получается.

— Дэниел… — неуверенно, еле слышно произнесла она.

Вместо ответа он только крепче прижал ее к себе, в темноте губами нашел ее губы и провалился в горячий туман. Ближе, ближе… Она тихонько вздохнула, слабея в его объятиях. Он целовал ее еще и еще… Она была уже под ним. Дэниел приподнялся на локтях, чтобы не затруднять ее дыхание, и опять целовал, целовал… Лоб, щеки, шею, губы… Опять почувствовал дикое, неуемное, пульсирующее желание — такое вызывает в нем только эта женщина. Желание и что-то еще: внутри, в сердце… Чувство росло, требовало выхода.

— Мэг, — прошептал он, — я люблю тебя!

Глава девятая

Он чувствовал, что она отвечает: мышцы ее напряглись, а дыхание стало глубже. Она придвинулась к нему еще ближе; он охватил ее лицо ладонями, погрузил пальцы в волосы и целовал, целовал, медленно, крепко… пусть это не кончается…. Когда он произнес признание, что-то освободилось в нем. Даже если она уедет — отныне будет знать. Он давно хотел ей это сказать, и теперь у него появились силы, чтобы выразить хранившееся в сердце так долго.

Возбуждение захватывало его всего, без остатка. Ее губы тесно прижаты к его губам… еще, еще… Не надо больше ничего говорить, и ему не нужно ответных слов — просто нужно было сказать, после невыносимо болезненной, невыносимо долгой разлуки.

Он уже выразил свои чувства — гораздо раньше: своим телом, ритмами ночи, когда они любили друг друга. Разве тело менее красноречиво, чем слова? Своими поцелуями, прикосновениями, ласками он говорил о том же. Вечером, когда в порыве страсти он бросил ее поперек кровати и сорвал одежду, их совокупление было диким, неистовым, сумасшедшим. Но здесь, в его постели, на переломе ночи, он неторопливо упивался любовью. Если уж говорить примитивным языком — он должен пометить ее, сделать своей, рассмотреть каждый уголок ее тела, дотронуться, лизнуть, поцеловать…

Он медленно двинулся вниз и, даже когда она, вцепившись ему рукой в волосы, не пускала его дальше, даже когда застонала, не остановился. Ее грудь — это тепло, и мягкость, и наполненность, и упругость, и чувственность. Быстрые вздохи и стоны еще больше возбуждали его, когда он взял головокружительно нежные соски, сначала один, а потом второй, губами.

Она мягко, страстно постанывала в темной спальне, не чувствуя, как сильно тянет и треплет его за волосы, держится за них. Чувственность ее уже перехлестывает через край… Но он не остановился, не смог, — двинулся вниз, целуя, лаская, дотрагиваясь, поглаживая.

Крепко взялся с обеих сторон за ее бедра и устремился ниже — к самому сокровенному женскому, к его теплу и влаге, обещающим блаженство. Она не сопротивлялась — по прикосновению его руки ноги ее раздвинулись как бы сами собой. Он вошел в нее, чтобы наслаждаться самому и дать наслаждение ей. Все убыстряя ритм, Дэниел чувствовал, что она не вынесет больше. Он не станет ждать — ближе, ближе к ней… вместе с ней… быть внутри ее тела… Его желание — чтобы она была счастлива.

Голова ее закинута, глаза закрыты… Она принадлежит ему, он ее не отпустит! А теперь он ничего не чувствует, не может даже пошевелиться. Сердце бьется — его или ее?