Джейн Арбор - Безрассудная страсть

— А что мне говорить — почему я не буду присутствовать на выставке?

— Пока ничего. Пусть они надеются увидеть тебя там. А в последнюю минуту у тебя возникнет срочное дело. Я позабочусь об этом. Ты узнаешь перед самым отъездом с виллы.

— Великолепно!

Они уже подошли к таверне, присоединились к шумной веселой компании за ужином, а Николу все не покидали мысли о ее разговоре с Куртом и о том, что произошло на вершине горы… Сколько же осталось дней до истечения срока действия их договора?

Нарочно не желая воспринимать поцелуй Курта более чем как его попытку проверить ее реакцию, Никола отказывалась припомнить, как она совершенно четко чувствовала, что Курт хочет поцеловать ее еще до того, как он сделал это. Никола просто не сопротивлялась ему… не желала сопротивляться. Она знала, как опасно потерять потребность в Курте, и берегла ее. Но он этого не понял. И поэтому специально безразличным тоном говорил об «одном непрошеном поцелуе». Однако больше об этом она думать не будет. Не должна!

И не думала — пока на ум не пришла еще одна из фраз Курта, которую Никола то ли не расслышала, то ли недопоняла.

Что-то о «цитадели», которая останется нетронутой… Нет… которая «не падет» — вот то слово, которое он употребил; но значение всей фразы ускользало от нее.

Оно ускользало и поздней ночью, когда Никола осталась в комнате одна. Затем она заснула и вдруг резко проснулась. Словно подсознание обнаружило верное толкование этих слов. Еще не совсем все было ясно, но можно догадаться.

Руперт Брук! В комнате Николы в лондонской гостинице на книжной полке стоял уже потрепанный томик его избранных стихотворений… «Любовь сломала все преграды…» Как там дальше? 

Любовь сломала все преграды —Войди к ней в дом, мадемуазель!Падет, однако, без пощадыГордыни сердца цитадель!

 Последующих слов Никола не помнила. Но «любовь сломала все преграды» запали в душу. Если бы Курт знал Руперта Брука и цитировал его! Но он, конечно, его не знал. Невозможно и предположить. Значит, простое совпадение слов. Полная жалости к себе, испытывая чувство одиночества, Никола всем сердцем хотела, чтобы эти строки никогда не относились к ней самой. Ибо Курт даже не пытался намекнуть, что он говорит о любви. Им руководил голый интерес. Больше ничего!

Когда утром Курт сказал Николе, что, помимо Ганса, он пригласил на ужин Жезину и Грегора Сильберов, у нее не было сил возражать — до такой степени она была огорчена. Но позже Никола все-таки взбунтовалась.

Курт поступает с ней нечестно. Разве она его уже не убедила, что он может доверять ей или что они с Гансом не переступили порог дружбы?

Курту было известно, что Ганс просил Николу провести с ним всего лишь еще один вечер. Так мало того, что Курт с показным радушием пригласил Ганса на виллу и сам собирается присутствовать за ужином в качестве «сторожевого пса» при них, он теперь устраивает целое общественное мероприятие, где в центре внимания будет Жезина. Ну это уж слишком! Нет! Сегодня — впервые! — вопреки просьбе Курта она не будет в его обществе. И ужин закажет не на пятерых, а на троих. Они с Гансом проведут вечер в другом месте. И она готова за это получить любой нагоняй от Курта.

Никола немедленно стала претворять в жизнь свой план. Сказала супругам Ралли, что готовить на ужин, предупредила их, что вечером ее не будет дома, и позвонила Гансу в отель. Но его не застала; поэтому передала ему на автоответчик, чтобы Ганс ей позвонил. Когда тот так и сделал, она с удовлетворением услышала, что он с радостью принимает ее предложение, и они назначили встречу в тихом ресторанчике на берегу озера. Она планировала отправиться туда до возвращения Курта. Поэтому написала ему записку, в которой сообщала, что ее к ужину не будет.

День выдался отвратным. К облакам, висевшим над озером, добавились тучи, надвинувшиеся с гор. Утром небеса разверзлись, и на город обрушились потоки ливня, а потом разразилась «сухая» гроза: молнии лезвием разрезали тучи, раскаты грома раздавались за ними почти тут же.

Обедала Никола одна, причем без особого аппетита, объясняя свое неважное состояние атмосферным давлением во время грозы. Днем разболелась голова, и девушка почувствовала себя совсем плохо. В какой-то момент она даже пожалела, что обещала Гансу встречу. Но когда ближе к сумеркам небо прояснилось и на нем выступили подмигивающие звезды, Никола пришла в себя и отправилась на рандеву, захватив на всякий случай плащ с капюшоном — чтобы сохранить прическу, если вновь примется лить дождь.

Несмотря на то что она пришла довольно рано, Ганс уже ждал ее. Когда речь зашла о напитках, Никола — совершенно неожиданно для себя — заказала коньяк. Он придал ей силы, и она стала чувствовать себя лучше… Еще при встрече, приветствуя Николу, Ганс сказал:

— Понимаете, именно в этот вечер я очень сильно хотел побыть с вами наедине. И я премного благодарен вам за такую возможность!

Николе стало приятно от ощущения, что она доставляет Гансу удовольствие, и ей уже было все равно, что позже скажет Курт.

Ужин прошел за разговором о будничных вещах. Потом, когда Ганс собрался вызвать такси, чтобы поехать еще куда-нибудь, Никола вдруг предложила:

— Давайте лучше прогуляемся — я бы хотела побыть на воздухе.

— Да? А вдруг опять пойдет дождь? — засомневался Ганс.

— Вот тогда и поймаем такси!

— Прекрасно! — Ганс взял под руку Николу, и с молчаливого взаимного согласия они пошли в обратную сторону от оживленных улиц с их ярким освещением и бесконечно мчащимся транспортом, к темным и тихим в это время суток торговым причалам Белбжик и Уши.

У края гавани швартовалось множество различных судов всевозможных названий. Одни из них были совершенно безлюдны. На других из транзисторов неслась поп-музыка. Волны бились о корпуса судов, опоры скрипели, лампы метались на мачтах кораблей.

Пока Ганс и Никола лавировали между лужами на разбитом асфальте, вновь собрались грозовые тучи, и внезапно начался настоящий потоп.

Они промокли до нитки, прежде чем Ганс помог Николе надеть плащ. О такси в этом месте думать не приходилось. Ганс осмотрелся, затем протянул Николе руку и со словами: «Пойдемте скорее!» — заторопил ее к узкому трапу, который вел на палубу пустынного суденышка. Катер не отличался особой чистотой, будучи забит ворохом пустых коробок из-под цветов.

Трап и нижняя палуба были скользкими от дождя и прелых листьев. Но под козырьком верхней палубы оказалось сухо. Ганс перевернул два деревянных ящика, и они с Николой сели.

— Мы же вторглись на чужую территорию! — воскликнула Никола, тяжело дыша.