Сандра Мэй - Самая длинная ночь

Амели вернула его к жизни. Это она подбросила Арману мысль о сиротах. Накричала на него даже и сказала, что Бог дал ему куда больше богатства, чем нужно одному, а значит, надо делиться. Арман и начал делиться… Он хороший мальчик, Джессика, и мое сердце разрывается при виде его страданий. Он этого не заслужил, честное слово, не заслужил!

Джессика молча обняла Матильду, тронутая услышанным до глубины души. Как бы ни была слепа материнская любовь, Матильда была искренним человеком. И правдивым.

Баронесса Рено вздохнула, отстранилась от Джессики и посмотрела на нее задумчиво и печально.

– Девочка, помоги ему. Помоги им обоим.

Голос предательски треснул, но Джессика смогла произнести в ответ:

– Я понимаю… Я постараюсь!

15

Элли проснулась в совсем отвратительном настроении, и Джессика промучилась до вечера, стараясь не допустить истерики. Арман к ним почти не подходил и молча наблюдал издали. Черные угли-глаза потускнели, словно подернулись пеплом, рот был скорбно и судорожно сжат. Видимо, надежда совсем оставила Армана Рено. Джессике становилось все более не по себе при виде этого глухого отчаяния.

Процесс укладывания на ночь затянулся, вдобавок во время купания Элисон упала в ванне и набила шишку, а потому из детской Джессика почти выползла…

…И тут же наткнулась на Армана. Он терпеливо ждал ее за дверью.

– Что ты тут делаешь?

– Я хотел извиниться. Я был груб.

– Ерунда. Не стоит извинений.

– Стоит. У тебя был тяжелый день.

– Последнее время они у меня все тяжелые. Да и у тебя не из легких.

Арман кивнул, отвернулся, сжав губы. Джессика подавила неуместное желание кинуться к нему на шею и тихо прошептала:

– Я все понимаю, Арман. Невыносимо смотреть на нее и не иметь возможности обнять, приласкать, поиграть с нею. А если подходишь – этот невыносимый крик. Ты молодец, держишься. Я бы на твоем месте уже била бы сервизы и рвала ковры со стен.

Он усмехнулся.

– Представляю. Как она сейчас? Заснула?

– Да, наконец-то.

– Хорошо. Переоденься, заверни Элль в одеяло и принеси ее в гостиную.

Джессика немедленно ощетинилась миллионом невидимых иголок.

– Это с чего это?!

Арман шагнул к ней, заглянул в глаза. Голос звучал мягко, но блеск из-под ресниц был хорошо знаком оторопевшей Джессике.

– Просто сделай то, что я сказал. Иначе я сделаю это сам.

– Я не сошла с ума? Мы говорим о маленькой девочке или о тюке с тряпьем?

– Мы едем на холмы. Для Элли приготовлен праздник молодого вина. Жители деревни сделали это специально для дочки Франсуа.

Джессика вытаращила глаза.

– Но… Она же испугается!

– Они все знают, что у нее… проблемы. Именно поэтому холмы и ночь. Девочка будет просто спать, а люди посмотрят на нее.

– Но если она проснется…

– Давай не будем бояться того, что еще не произошло. Ночью она всегда спит крепко. А проснется – с ней будешь ты. Если поедешь, разумеется. В противном случае с ней будет только… дядя Арман.

– Но я устала…

– Что ж, твой выбор.

Он шагнул к двери, и Джессика вцепилась в мускулистую загорелую руку.

– Ты опять делаешь это! Ставишь меня в безвыходное положение! И все из-за каких-то посторонних людей!

– Ты плохо знаешь феодалов, ведьмачка. И их вассалов тоже. Все эти «посторонние» знали Франсуа с рождения. Они поздравляли меня с его рождением, а потом плакали и молились за него, узнав о катастрофе. Они – многие из них – помнят мальчишкой меня. Жак учил меня ездить на мотоцикле. Пьер резал мне игрушки их коры, лучшие игрушки в мире, хотя, как ты понимаешь, у меня было все самое дорогое… Это моя родина, Джессика. Я – ее часть, а она – часть меня. И Элли, дочь Франсуа, тоже часть меня. И родины.

Джессика кивнула и очень тихо и просто сказала:

– Я сейчас. Арман, я… я просто не поняла. И хотела защитить Элли.

– Я знаю, моя хорошая.

На этот раз Джессика действительно оделась очень быстро. Вещей у нее с собой было немного, так что выбор оказался прост. Белое льняное платье, простое, слегка приталенное, доходящее до щиколоток.

Медные локоны она заколола на макушке, оставив на свободе всего несколько крутых прядей. Губы чуть тронула розовой помадой… Подошла к зеркалу…

На нее смотрела красавица, луговая русалка, фея здешних холмов, загадочная и очаровательная… Не слишком ли?

Реакция Армана была ожидаема, но все равно приятна.

– Ты красавица, Джессика!

Она нервно передернула плечами, чувствуя, как поползли по позвоночнику юркие змейки.

– Это платье стоило два фунта в одной лавочке на Восемнадцатой авеню.

Вот что ты умеешь, Джессика Лидделл, так это небрежно и остроумно отвечать на комплименты!

Она с позором бежала в детскую, где осторожно завернула крепко спящую Элисон в одеяло. Арман склонился над ее плечом, его дыхание опаляло обнаженную шею девушки. Джессика пискнула:

– Ты понесешь сумку с вещами… там памперсы, салфетки… на всякий случай.

– Джессика?

– Да?

– Спасибо. Я знаю, что ты до смерти устала, и ценю твое согласие.

– Я большая девочка.

– В этом я не сомневаюсь, но тебе придется… может прийтись нелегко.

– Почему?

– Ты – претендент.

Она похолодела.

– Я не понимаю…

– Поймешь.

– Но я…

– Нам стоит показать людям, что нас связывают совсем другие отношения. Дружеские. Нежные.

Джессика подозрительно прищурилась.

– И как мы это сделаем?

– Ну, например, будем почаще улыбаться друг другу. Возьмемся за руки.

– Это плохая идея!

– Хорошая, хорошая. Ты же не хочешь, чтобы на тебя смотрели, как на врага?

– Но я…

– Вот и отлично. Это просто спектакль.

– Я не уверена…

– И не надо. Сегодняшний вечер не для тебя. Он для них. Это хорошие люди, и им хочется видеть сказку с хорошим концом.

– А если Элли все же придется уехать со мной?

– Вполне возможно. Но это случится не сегодня. Пока же я должен… Я – барон Рено.

– Я понимаю. У тебя есть перед ними обязанности.

– Я польщен, что ты это понимаешь. И удивлен. А еще – рад. Пошли.

С этими словами молодой барон подхватил сумку и быстро вышел из комнаты.

Очарование вечера улетучилось. Джессика закусила губу, чтобы не расплакаться. Арман Рено прав, тысячу раз прав, и это очень плохо. Элли должна вырасти на этой земле. Должна полюбить этих людей. Обрести настоящую семью. А не сиротскую замену семьи в виде тощей и психованной тети Джессики, глотающей таблетки и боящейся самолетов.

Она едва сдержала рыдание. Твоя судьба, Джессика Лидделл, будет ничтожна и ужасна. Ты сделаешь для этого ребенка все, а потом останешься одна. Совсем одна. Навсегда.

И с этим уже ничего не поделать.