Виктория Плэнтвик - Помни о хорошем

— Привет, мисс Лентон! Мы с папой приготовили для вас фантастический сюрприз!

— Правда? — притворно обрадовалась Эвелин. Она повернулась к ним и сняла очки, чтобы не видеть так отчетливо испытующего взгляда Томаса Айвора.

— Папа достал билеты в городской концертный зал Брайтона на вечер. — Сандра дернула отца за рукав. — Они у него в кармане. Сегодня, только один вечер, знаменитый русский пианист играет Второй концерт Рахманинова. Это должно быть замечательно! — восторженно воскликнула она.

— Вечером? — Эвелин задумалась, отыскивая возможность вежливо отказаться.

— У вас сегодня свидание? — вежливо осведомился Томас Айвор, в его глазах промелькнул ревнивый огонек.

— Нет. Но возвращаться домой так поздно…

— Не беспокойтесь! Папа все продумал. Он заказал номер в отеле, мы там переночуем, и утром он отвезет нас прямо на занятия. — Сандрa чуть не прыгала, в восторге от этой гениальной идеи. — Мы возьмем с собой все, что нужно на завтра.

— Это разумный план, — вмешался Айвор, видя на лице Эвелин сомнение.

— Не отказывайтесь, пожалуйста, мисс Лентон! Я никогда не слышала такую знаменитость!

— Мисс Лентон не будет отказываться, — вмешался Айвор, используя самые мягкие краски своего бархатного голоса, — она давно мечтала послушать живое исполнение. И потом, ей не захочется огорчать тебя…

— О, папа! — укоризненно проговорила Сандра.

— Может быть, третий билет вы отдадите более благодарной спутнице? Например, мисс Стамп…

— Мисс Лентон! — с ужасом воскликнула Сандра.

— Мисс Стамп плохо в этом разбирается. Она может перепутать концерт с консервами, — заметил Томас Айвор. Сандра залилась хохотом. — Тем более что мы не подходим для сопровождения столь высокородной особы.

Он, конечно, кокетничал.

…Их трио отлично выглядело — он возвышался в центре, одетый в элегантный темно-серый костюм. С одной стороны шла длинноногая Сандра в новом платье, купленном в дорогом магазине, с другой стороны — хрупкая Эвелин в широкой юбке и блузке с люрексом.

Они обедали в отеле, и Сандра была в восторге от их отдельного трехкомнатного номера.

На концерте Сандра сидела между ними, вцепившись в ручки кресла и полностью обратившись в слух. Томас Айвор устроился, как всегда, свободно, откинувшись на спинку и вытянув вперед длинные ноги. Он внимательно посматривал то на дочь, то на Эвелин, впитывая их реакцию на музыку. Эвелин сначала следила за собой, но исполнение было таким выразительным, что она вскоре забыла обо всем и жила только звуками. Медленная средняя часть, которую она особенно любила, вызвала на ее глазах непрошеные слезы. Эвелин постаралась незаметно их смахнуть, но Томас Айвор успел ответить на торопливое движение Эвелин теплым взглядом. Эвелин почувствовала охватившую их волну взаимопонимания и духовной близости. Рядом с дочерью Томас Айвор менялся; циничный, резкий, насмешливый знаток законов и людей уступал место обычному человеку, умеющему радоваться и печалиться, который не злословил, а сочувствовал. Эвелин обнаруживала в нем всю большую глубину и силу чувств. Ее сердце болезненно сжалось в груди. Наверное, он очень страдал из-за неудачной любви…

Бурное, темпераментное завершение финала концерта привело публику в совершенный восторг. Все вскочили на ноги, Сандра аплодировала, топала ногами и кричала «браво» с таким энтузиазмом, что люди вокруг тепло улыбались.

Выйдя из зала, они зашли в ресторан и поужинали. Сандра постепенно остывала от лихорадочного возбуждения, ее оживленный щебет сменился заметной вялостью и сонливостью.

В гостиничном номере девочка поторопилась переодеться, чтобы поскорее забраться в постель. Но все же она не забыла попрощаться с Эвелин, а отца крепко обняла за шею и забормотала бессвязные слова благодарности, целуя его в щеки и радостно смеясь. Когда Томас Айвор все-таки отправил ее спать, Сандра перед уходом произнесла маленькую речь:

— Я знаю, как много ты, папа, делаешь для меня. Я этого никогда не забуду. Ты будешь гордиться мной, я обещаю!

— Я верю, — серьезно ответил Томас Айвор. — Ты пригласишь меня на свой первый концерт в Карнеги Холл, и я принесу тебе самый красивый букет цветов.

Сандра засмеялась, вытерев ладошкой непрошенные слезы.

— А теперь спать! — приказал Томас Айвор — Бегом в постель, и до утра — ни одного слова! Завтра рано вставать, завтрак я уже заказал.

Дверь в спальню закрылась, но Томас остался стоять в задумчивости посреди комнаты, опустив голову.

— Я знаю, что прошлое нельзя ни вернуть, ни изменить, но как я жалею о том, что прошло мимо меня! — хрипло заговорил он. — Я ненавижу себя за беззаботность, из-за которой я не видел ее первых шагов, ее лица, когда она только начинала учиться музыке… И теперь другой человек, которого она, очевидно, любит, раз называет папой, — ее каждодневный отец, занимает важное место в ее жизни…

— Не вините себя, — возразила ему Эвелин. — Каждый из нас делает ошибки, особенно в юности.

— Все? — Томас Айвор поднял голову. — Вы тоже делали непростительные ошибки в юности? — Это было сказано с такой болью, что Эвелин поспешила открыться ему.

— Я вступила в связь с мужчиной, считая, что он любит меня по-настоящему. Но я ему быстро наскучила, как в постели, так и во всех других отношениях. Его интерес ко мне остыл, и он предпочел более жизнерадостную и яркую Глорию…

— А! — Томас Айвор так резко повернулся к ней, что Эвелин вздрогнула от неожиданности. — Вы с Глорией оказались соперницами? — Он подошел к бару и достал из него бутылку виски.

— Нет. Я отказала Грегори, и Глория подобрала его.

— Налить немного? — спросил Айвор, доставая бокал для Эвелин.

— Я еще чувствую действие кофе, который пила за ужином, — отказалась она. — Не стоит искусственно возбуждать себя.

Томас Айвор поднес бокал ко рту, но, услышав ее слова, поставил его на подоконник.

— Пожалуй, вы правы. Естественное возбуждение предпочтительнее. Это дает значительно большее удовлетворение.

Он снял уже расстегнутый пиджак, со вздохом удовлетворения развязал черный шелковый галстук, сдернул его с шеи и швырнул на мягкий диван. Потом он слегка потянулся — высокий, широкоплечий, немного взлохмаченный, — и выжидательно посмотрел на хрупкую женщину, замершую в углу.

— Вам не трудно мне помочь? — Томас Айвор медленно подошел к Эвелин. — Воротничок такой тесный, а пуговицы такие маленькие, что мои неуклюжие пальцы не справляются.

Он стоял, терпеливо ожидая, нелепо растопырив пальцы, и Эвелин пришлось, после минутного колебания, подойти к нему и, поднявшись на цыпочки, выполнить не слишком деликатную просьбу. Он говорил правду, пуговицы были крошечными, ей тоже было неудобно их расстегивать; она уперлась рукой в его крепкую шею и так близко придвинулась к нему, что его особый, терпкий мужской запах вызвал у нее легкое головокружение.