Роман Афанасьев - Эвелин

Афанасьев Роман

Эвелин

Месяц ледяного дракона выдался, в этом году, особенно холодным. Метель бушевала за каменными стенами замка, выдувая из человеческого жилья последние крохи тепла. Обитатели замка весь месяц кутались в теплые одежды, ожидая потепления. Но оно не пришло. Стало ясно, что Проклятие исполниться именно в этот месяц. Первым разбежались домашние животные. Через три дня за ними последовали слуги. Они бежали в буквальном смысле, бросив все вещи и сбережения, — они знали, что недели через две они вернуться назад, когда Проклятие Дейлов уйдет из замка. И вот на пятнадцатую луну месяца Ледяного Дракона в замке остались лишь члены семьи Дейлов, обречено ждущие Проклятья.

На улице было темно, день и ночь давно слились в единое время суток наполненное белым месивом мокрого снега. Судя по механическим часам, привезенным старшим Дейлом из-за моря, сейчас был вечер.

Огромный камин, расположенный в главном зале, служил единственным источником тепла в замке. Вокруг него и собирались последние обитатели замка, ждущие неизбежного. Рядом с камином стоял массивный стол из красного дерева, за него могли усесться разом два десятка человек. Но сейчас было занято лишь четыре места. Четверо, поникших духом под тяжестью Проклятия. Они сидели и молча смотрели, как догорают свечи. На голых досках стола, разукрашенные золотом подсвечники казались горькой насмешкой над былым величием дома Дейлов. Ужин остывал — на простых глиняных тарелках дымилось вареное мясо. Люди сидящие за столом молчали.

Во главе стола, спинной к камину, сидела девушка укутанная в черный плед. Волосы ее, когда-то рассыпавшиеся по плечам огненным водопадом, теперь были туго стянуты в узел и перехвачены черной лентой. В ее голубых глазах застыла навечно боль. Ее звали Эвелин. Стул рядом с ней был пустым, — уже год минул с тех пор, как проклятие обрушилось на ее мужа — молодого Финдейла. Уже год она носила траур по своему мужу и почти не разговаривала. А если и говорила, то только со старухой сидевшей сейчас по правую руку — матерью Фина. Старая Урсула, так ее звали. Она потеряла сына год назад так же, как потеряла и мужа двадцать лет назад. Но она продолжала жить — худая, иссохшая копия красавицы Урсулы тридцать лет назад шагнувшей в этот проклятый замок. Она молчала, понимая что, чувствует сейчас Эвелин когда проклятие близко. То самое Проклятие, терзавшее род Дейлов в течение двух сотен лет.

Напротив старухи сидел молодой человек, одетый в красный бархатный кафтан. Его нежные руки с длинными пальцами теребили ремень лютни, лежавшей на скамье рядом с ним. Это был Глор — бродячий менестрель, друг детства Фина. Финдейл пригласил его на свадьбу и с тех пор Глор перестал быть бродячим менестрелем и остался в замке. Он влюбился. По настоящему, первый раз в жизни сердце шепнуло ему, что рядом с ним его половина души, которую он искал всю жизнь. И менестрель остался. Он молчал, уважая дружбу, но не мог уйти и забыть ту что, он видел в мечтах. Он остался, что бы успокоится, что бы понять, что Эвелин — такая же девушка, каких много в городах и замках. Но уйти уже не смог. И до сих пор он молчал и лишь бледнел еще больше, когда Эвелин обращалась к нему. Оставив, наконец, ремень лютни в покое, Глор протянул руку к серебреному кубку. Тот час, сидящий рядом старик, приподнялся и плеснул в кубок красного вина из стоящего рядом глиняного кувшина. Это был Трор — слуга. Он провел в этом замке более сорока лет. На его глазах сменилось несколько поколений Дейлов, несколько смертей и бесчисленные болезни — он видел все. Трор поставил кувшин на стол и сел спокойно на свое место. Он ждал. Он много раз видел это — приближение Проклятия, когда люди становятся мрачными и молчаливыми, а животные пугливыми и раздражительными.

Оставшиеся в живых Дейлы не знали, почему Проклятье пало на их род. Оно приходило каждый год. В разное время, в разные дни в разные времена года — оно приходило непременно. Чаще всего ничего не случалось, просто что-то страшное заглядывало в замок Дейлов, заставляя сжиматься от страха человеческие сердца. Что-то не принадлежащее этому миру, что-то чужое и от того еще более страшное. Но иногда это что-то забирало одного из рода Дейлов — и всегда мужчин. Но случалось это редко — раз в двадцать, иногда в тридцать лет. Часто младший Дейл, оставшись без отца, едва успевал завести семью, как приходило его время. Время исчезать. Если мужчина из рода Дейлов покидал родовой замок в дни, когда приходило Проклятье — он исчезал. Исчезал обязательно. Если же он ждал своей участи в своем замке, беда иногда проходила стороной. И была еще одна особенность у этого Проклятия, — в семье рождались только мальчики. Наследники. Но ни один из них не доживал до тридцати. Никто не смог воскресить могущество дома Дейлов, вернуть ему прежние влияние и богатство. Поговаривали, что род Дейлов когда-то претендовал на престол Севера, но противники — Род Гремлов наняли черного колдуна, который проклял Дейлов. Это было тогда, когда в колдунов еще верили.

Старая Урсула поднялась и твердой рукой подняла свой кубок, плеснув на доски стола красным вином. И произнесла те слова, который говорила каждый год с того момента, как появилась в замке:

— Будь прощен.

Глотнув вина, она опустилась на свое место, аккуратно Поставив кубок на стол. Она была женщиной рода Дейлов и всю жизнь она ждала. Ждала, когда проклятье заберет ее мужа, потом ее сына. Теперь ей нечего было ждать, — она стара и не доживет до того момента, когда придет пора маленького Рима. Римдейла — старшего теперь мужчины в роду Дейлов, которому минуло недавно два года. Урсула подняла взгляд на свою невестку, и сердце старухи сжалось. Бедной девочки еще только предстоят страшные месяцы и годы ожидания. Ожидания того момента, когда ее сын исчезнет.

Под ее взглядом Эвелин вздрогнула и подняла свой кубок. Приподнявшись, она прошептала:

— Будь прощен — и опустилась на свой стул.

Поднял Глор. Он был бледен, лишь отблески пламени горящего в камине, заставляли его щеки розоветь. Он резко сказал:

— Будь, прощен! — и приник к своему кубку, словно мучимый страшной жаждой. Выпив вино до дна, он упал на скамью, в бессилии обхватив голову руками — он чувствовал приближенья проклятья. И боялся. Боялся за Эвелин, за ее сына, за себя и за весь мир.

Со своего места поднял старый слуга. Не отрывая глаз от пламени, он прошептал ритуальные слова, и опустился на скамью, не изменившись в лице. Он слишком часто говорил эти слова, что бы что-то еще чувствовать.

Воздух дрожал. Близилась полночь. Они сидели в тишине и ждали. Ждали, когда проклятья ступит в их мир что бы похитить частичку их жизни. Или что бы уйти ни с чем. Казалось, стены мелко трясутся. Странный звуки заполнили замок — тихие стоны похожие на шорох листвы.