Хелен Брукс - Прости и не прощайся
— Ты веришь в это? На самом деле?
— Да, верю. — Его глаза блестели в сгущающихся сумерках. — Мы должны продолжать жить, заботиться и любить других детей, которые нам будут посланы.
— Откуда ты знаешь, что я временами так и чувствую? — Мелани подняла на него широко раскрытые от удивления глаза.
— Да потому, что я сначала чувствовал то же самое. Я думаю, что все родители чувствуют это после потери ребенка. Это не только ужасное несчастье, но оно противоестественно — родитель не должен пережить своего ребенка.
Она прильнула к нему. Сколько в нем силы и понимания!
— На этот раз все будет хорошо, да? — тихо выговорила она. — Я не смогу вынести, если…
— Ничего не повторится. — Он пальцем приподнял ей подбородок и заглянул в глаза. — У нас будет прекрасный сын или дочь, Нелл. Обещаю. Посмотри на Табиту и верь. О’кей?
Она неуверенно улыбнулась:
— Люди подумают, что это глупо… глупо верить, что для нас это добрый знак, потому что какая-та кошка родила и выжила, несмотря ни на что.
— Мне наплевать, что думают люди. — Он крепко прижал ее к себе. — И не забывай, что сейчас Рождество — время чудес и исполнения желаний. Кто мог подумать всего несколько дней назад, что мы с тобой будем вот так стоять, Нелл? Но мы же стоим обнявшись. Мы снова вместе и стали сильнее, чем раньше. А что касается чуда… — он дотронулся до ее живота, — то всего лишь одна ночь любви, и зачат этот ребенок.
— Значит, ты говоришь, что мы — часть рождественского чуда? — улыбнулась Мелани.
— Абсолютно точно. — Он засмеялся и поднял глаза к эффектному полосатому небу. — Посмотри — зрелище в стиле модерн специально для нас.
Мелани тоже засмеялась:
— Ты — помешанный.
— Помешанный на тебе. Не отрицаю. — Он повернул ее лицом к снеговику в забавном наряде — розовом, пушистом шарфе и соломенной шляпе с лентами и цветочками. — Снеговика мы с тобой нарядили?
— Да.
— В таком случае предлагаю вернуться в дом и согреться.
— Перед огнем с кружкой дымящегося шоколада?
— Можно и так. — Глаза у него загорелись. — Но не совсем то, что я имел в виду. Я думал кое о чем более… приятном.
— Более приятном, чем горячий шоколад?
— На сто процентов.
— О, в таком случае…
— И помни. — Он взял в ладони ее холодное лицо, и глаза у него сделались серьезными. — Я люблю тебя, а ты любишь меня. Все остальное — все! — вторично.
Мелани кивнула. Она хотела этому верить. Ей необходимо было верить.
— Я люблю Рождество.
Она обвила его руками за шею, а он поцеловал ее в лоб, едва не уронив у нее с головы ярко-красную шапку с помпоном.
— Это лучшее время года, — хрипло произнес он. — Самое лучшее.
Глава 13
Мелани вспоминала колдовство Рождества, когда в последнюю неделю мая Форд вез ее в больницу.
Лучшей погоды нельзя было и желать. Почти месяц стояли теплые, солнечные дни, больше характерные для Средиземноморья, чем для Англии, и Джеймс с помощником, которого наняла Мелани, торопились, чтобы успеть все сделать. Компания Мелани имела стабильную репутацию надежной, с первоклассными результатами, а это сулило хорошие перспективы. Но Мелани не думала ни о Джеймсе, ни о процветании компании. «Астон-мартин» Форда несся к больнице, а она вспоминала очарование тех дней, когда они с Фордом находились в уединении их особого мирка. Ну и Табита с котятами, конечно, были с ними.
Котята быстро росли и успели приобрести отличительные черты. Двух кошечек назвали Холли и Айви, а котика — Ноуэл. Эта троица порой бывала неуправляемой, но Табита оказалась строгой матерью. Мелани их обожала, но любимицей все-таки осталась Табита. Полосатая кошка бегала за Мелани, как собачка, и больше всего любила лежать у ее ног или на коленях. Свой непослушный выводок она усмиряла, давая котятам оплеухи лапой и шипя на них, но в общем и целом это была счастливая семейка.
— Ты уверен, что все кошки остались в доме, когда мы уезжали? — забеспокоилась Мелани.
— Абсолютно уверен, — терпеливо ответил Форд. Мелани уже дважды задавала ему одни и тот же вопрос. — Телевизор выключен, задняя дверь заперта. О’кей?
Мелани улыбнулась ему. У нее уже несколько часов продолжались схватки, но они не были регулярными, и поэтому особой срочности ехать в больницу она не видела. Вдруг схватки сделались интенсивными и сильными, с меньшими промежутками. Форд перепугался. Сумка с вещами была давно собрана, но он почему-то не сразу смог ее найти.
Мелани посмотрела на спидометр и сказала, стараясь не выдать своего волнения:
— Форд, у нас скорость пятьдесят вместо дозволенных тридцати в этой зоне.
— Знаю.
— У нас достаточно времени. — Не успела она это произнести, как началась новая схватка.
Форд бросил на нее взволнованный взгляд, но не снизил скорость.
— Я же говорил тебе, Нелл, что надо было выехать несколько часов назад.
— Все хорошо. — Схватка отпустила, и Мелани смогла снова ему улыбнуться. — Трех будущих мам с курсов для беременных отправили домой из-за ложной тревоги. Я не пережила бы, если бы это случилось со мной. Я хотела быть уверенной.
Форд застонал.
— А как тебе родить ребенка в машине? — Он тут же понял, что сморозил глупость, и быстро добавил: — Конечно, мы бы с этим справились, но я предпочитаю, чтобы ты была в больнице.
Она тоже это предпочитала и тоже начала сомневаться, не припозднились ли они, но Форду не призналась. Он и так несется сломя голову.
Мелани переключила свое внимание на ребенка. Они с Фордом решили, что не станут выяснять его пол на двадцатой неделе. Им это было не важно. Единственное, что их волновало, — это чтобы ребенок родился здоровым.
Они приехали в больницу в благоухающих летними запахами сумерках, но Мелани впервые была глуха к красоте цветущих кустов вокруг парковки, потому что следующая схватка сжала тисками ей живот. Она вонзилась в руку Форда ногтями.
— Я побегу за креслом. — Форд с загнанным выражением лица огляделся, словно кресло стояло во дворе. — Сядь обратно в машину.
Она с силой вцепилась в него, переживая еще одну схватку, потом твердо заявила:
— Я не собираюсь ехать в кресле, Форд Мастерсон. Схватки каждые четыре минуты, и в этот промежуток мы успеем дойти до приемного покоя.
Он с восхищением смотрел на нее. После Рождества она вернулась с ним домой в Кингстон-на-Темзе и легко приспособилась к прежней жизни. Она поражала его своим спокойствием. В отличие от него — последние недели перед рождением ребенка он был сам не свой. Они отделали детскую в бледно-лимонных и кремовых тонах и приготовили все к появлению малыша.
