Кристина Роуз - Сахар и перец

Должно быть, это долгое ожидание и все эти сны о ней так на него подействовали?

Он никогда и близко не приближался к тому ощущению, что почувствовал сегодня.

И все это дало ему это маленькое теплое существо, свернувшееся рядом с ним. Роб аккуратно отвел назад ее волосы, открывая чувственную линию ее скулы, изгибающейся около уха.

Доверяя ему, она прикасалась к нему так, словно он самый чудесный мужчина на земле, и открылась ему так, как будто важнее этого мгновения нет ничего на свете.

Роб закрыл глаза и постарался расслабиться и заснуть. Боже милосердный, это так больно, когда тебя переполняют чувства.

Проснувшись, Алекс почувствовала тепло и тяжесть его тела рядом с собой. Было все еще темно.

Его рука обхватывала ее, а ладонь лежала на ее груди, ноги оплетали ее ноги, его губы зарылись в ее волосы.

Алекс спала одна много лет. Когда она была замужем, то всегда думала, что эта кровать кажется маленькой для них с Джеком. В те дни она спала с краю, спиной к нему, и просыпалась, если он даже слегка касался ее во сне. Так что и сейчас она, должно быть, проснулась оттого, что Роб касался ее.

Алекс осторожно отодвинулась от него. Его рука скользнула по ее коже и упала на простыню. И ей вдруг стало так одиноко, хотя она чувствовала его так близко всего секунду назад.

Осторожно отодвинувшись к краю постели, она легла там, ожидая, что от уединения ей станет лучше. Но стало холоднее. И только еще более одиноко.

Через минуту она придвинулась к нему. Роб, не просыпаясь, открыл для нее свои объятия.

— Должен быть закон, — пробормотал он сквозь сои, прижимая ее ближе, — против того, чтобы человеку было позволено чувствовать себя так хорошо. — Потом он снова заснул, а Алекс лежала, касаясь его. И только так ей было хорошо.

Когда солнце сквозь жалюзи расчертило пол полосками света и тени, Роб вошел в комнату в полотенце, обмотанном вокруг бедер, позвякивая подносом с кофе и рулетом с корицей. Постель была пуста.

Слышался шум воды в душе.

— Алекс, — позвал он, — завтрак готов.

— Я выйду через пару минут.

Может быть, ей требуется помощь?

Роб сбросил полотенце и, открыв дверь душевой кабины, увидел ее. Пузырьки пены бежали вниз по ложбинке между ее грудей, кожа была розовой и гладкой, соски напряглись.

Роб намылил руки и стал гладить ее спину, опускаясь вниз по тонкой талии и дальше, по ее длинным стройным ногам. Намылил ее плечи, а потом развернул ее к себе лицом.

Скользя руками по ее груди, приподнимая и лаская, он провел ладонями по затвердевшим соскам.

Алекс выгнула спину, застонав от удовольствия. Найдя мыло, она стала намыливать его грудь. Ее руки опустились на его талию, круговыми движениями прошлись по спине и вниз по бедрам.

С самого первого ее прикосновения он начал терять самоконтроль.

Роб приподнял ее бедра. Ее ноги обвились вокруг него, прижимаясь ближе. Он держал ее, чувствуя своим телом жар, исходивший от нее.

Потом погрузился глубоко в эту горячую, нежную влажность. Она начала дрожать, сжимая ноги вокруг него все сильнее и сильнее.

Роб вошел в нее, но не смог проникнуть достаточно глубоко. Он хотел поставить на ней печать своей любовью. Чтобы никто другой никогда не мог заявить на нее свои права.

Глава 12

Он вынес ее, завернутую в полотенце, из душа и осторожно положил на кровать. Ее волосы струились, кожа светилась, и она смотрела на него так, будто не могла наглядеться.

Вытирая ее лицо нежными похлопывающими движениями, он водил полотенцем по ее шее, по плечам, скользил по ключицам. Подняв ее руки, провел полотенцем по ним и дальше вниз, по груди, по животу, по ее ногам, легко и нежно, едва касаясь полотенцем.

Она лежала теплая, разнеженная, ее чувства обострились так, что от одного прикосновения его дыхания ее грудь напряглась.

Алекс лежала на кровати, Роб смотрел на нее с восторгом — волосы вьются от влаги, кожа розовая от его прикосновений. Губы мягкие, распухшие. Ее груди, тяжелые от желания, поднялись навстречу ему.

Он с трудом перевел дух.

— Алекс, прости. Я не могу остановиться. Мне кажется, я совсем не владею собой. — Он набросил полотенце на свои колени, пытаясь скрыть очевидное.

Слабая улыбка тронула уголки ее рта.

— Я не хочу, чтобы ты останавливался, — нежно сказала она. Она потянула полотенце, очень медленно проводя мягкой шероховатой тканью по уже восставшей плоти.

Роб застонал:

— Ты сводишь меня с ума.

Она только улыбнулась и толкнула его на подушки.

Следующие две недели Алекс чувствовала себя словно окутанной золотым туманом. Она ходила медленно и смотрела куда-то в пространство, а однажды не сожгла рулеты с корицей лишь только благодаря настойчивому звону таймера, который наверняка пронзительно звенел уже целую вечность, но она все не слышала его.

Одного взгляда на Роба было достаточно, чтобы она могла думать только о том, как бы только прикоснуться к нему, заставить разгореться желание, таять и ощущать то наивысшее наслаждение, которое мог доставить ей только он.

Роб приходил в ее дом сразу же, как заканчивал работу. Встретившись, они тут же запирались вдвоем. Ужин оставался несъеденным. Все дела были заброшены.

Он обнимал ее по ночам, его лицо она видела, просыпаясь утром. И все равно ее тело все время страстно желало его. Алекс не загадывала вперед, не думала о будущем. Лишь ждала только следующего раза, когда сможет увидеть его. Иногда она переставала дышать, желание охватывало ее, едва его губы касались ее рта.

В тот вечер Алекс встретила его у двери, странно смущенная.

— Роб, завтра домой возвращаются Шеннон и Дарси.

Тот остановился.

— Завтра?

Они не могут приехать завтра. Он все еще должен был прикасаться к ней, обнимать ее, утопать в ней каждый день.

Они стояли и смотрели друг на друга.

— Когда они приедут, мы больше не сможем быть любовниками, как сейчас, — медленно произнесла Алекс. — Им всего четырнадцать. И я не думаю, что это будет хорошо для них, когда они все поймут.

Робу показалось, что он не может понять смысла сказанных слов. Близнецы вернутся, и он больше не сможет прикоснуться к ней?

Между ними воцарилось молчание.

Роб запустил руку в волосы. Он был не готов к их возвращению и не готов думать об ответственности и последствиях. Он хотел ее. Только это имело значение.

— Может быть, мы могли бы объяснить… — Он покачал головой. Что можно объяснить? Он же сам ничего не понимает. — Мы могли бы пойти ко мне, — сказал он, как бы пробуя слова. Это тоже не казалось правильным. Он не мог представить ее там. То, что было между ними, было в ее доме, в ее постели.