Хелен Брукс - Сказка только начинается

— Анни, Анни… — шептал он, покрывая поцелуями ее щеки, глаза, виски. — Как ты хороша. Как хороша…

Его ласки воспламеняли ее; Марианна прижималась к нему все крепче, и ее нескрываемая страсть зажигала в Хадсоне ответное желание. Он наклонился над ней и притянул ее к себе, погрузив пальцы в растрепавшиеся за ночь золотистые кудри.

— Скажи мне, Анни! — хрипло прошептал он. — Скажи, что ты меня хочешь!

И Марианна повиновалась, но, ослепленная страстью, выдохнула иные слова, те, что, вопреки доводам рассудка, подсказывало ей сердце:

— Я люблю тебя, Хадсон! — Забывшись, она не понимала, в чем признается. — Люблю.

Хадсон поднял голову и пристально вгляделся в ее лицо. Глаза Марианны были закрыты, и длинные ресницы отбрасывали тень на раскрасневшиеся щеки.

— Анни! Анни, посмотри на меня!

Она не спешила возвращаться из мира счастливых грез, и Хадсон слегка встряхнул ее.

— Открой глаза, взгляни на меня! Черт побери, ты нужна мне в здравом уме и твердой памяти!

— Что… что такое? — вздрогнула она; голос ее стал хриплым от неудовлетворенного желания. — Что случилось?

Что она сделала, о Господи? Почему он так на нее смотрит?

Он молча глядел ей в лицо, и от этого пронзительного взора, казалось, ничего не могло ускользнуть.

— Когда мы познакомились, ты была девственницей, — заговорил он наконец. — Почему?

— Что? — Марианна уставилась на него как на сумасшедшего. — Потому что мне не встретился никто, кого бы я… — Голос ее дрогнул и смолк. Что случилось? Что она сделала не так? — Не понимаю, — прошептала она дрожащим голосом. — Какое это имеет отношение к?..

— Ты не встретила человека, которого смогла бы полюбить? — закончил он. Марианна молчала, понимая, что допустила какую-то ужасную ошибку. Из нежного любовника Хадсон вновь превратился в прокурора, и это пугало ее. — Анни, ответь, я прав?

— Да, наверно, — осторожно ответила Марианна, садясь в постели и прижимая к груди сжатые до боли кулачки. — Но зачем?.. Какое это имеет значение?

— Очень большое. — Взгляд его, казалось, сверлил ее насквозь. — И сейчас ты все еще невинна, верно, Анни? — Это был не вопрос, а утверждение.

Марианна молча смотрела на него, пытаясь собрать воедино скачущие мысли. Она уже начала догадываться, что именно натворила, и эта догадка заставила ее похолодеть.

Не может быть! Неужели она произнесла вслух роковые слова, эхом звучащие в мозгу? Нет, только не это!

— В последние два года ты не встретила человека, с которым захотела бы завязать близкие отношения. Желающие, разумеется, были, но ты их отвергала.

— Откуда ты знаешь? — выдавила Марианна, надеясь, что притворное раздражение в голосе поможет скрыть непритворный страх. — Я могла…

— Мне рассказала Марджори, — небрежно ответил Хадсон.

— Ах, Марджори! — Она натужно рассмеялась. — И ты слушал эту сплетницу?

— Вот именно. Марджори — бескорыстная сплетница, из тех, что перемывают косточки своим ближним без злобы, из любви к искусству. Ты ее заинтриговала: она не понимает, восхищаться тобой или жалеть.

— Ты хочешь сказать, что я несчастна и скрываю это? — резко спросила она. — У тебя нет ни основания, ни права так думать!

Но Хадсон не принял ее вызова, без труда догадавшись, что Марианна пытается его отвлечь.

— Ты только что призналась, что любишь меня. И это в такой момент, когда не смогла бы сосчитать до десяти. — Серые глаза его, казалось, превратились в расплавленную сталь. — Два года назад ты тоже говорила, что любишь меня. Тогда я верил, потом решил, что ты меня обманывала. Но теперь вижу, что это правда. Вижу сердцем. — И он приложил ладонь к своей обнаженной груди.

— Хадсон…

— Ты любила меня тогда и любишь сейчас. У тебя не было любовников. — Глаза его впились в ее белое как мел лицо. — И никакого таинственного жениха тоже не было. Не было никаких других мужчин, верно, Анни? — Он говорил почти шепотом, но в ушах Марианны его слова отдавались как крик. — Каким же я был глупцом! Еще удивлялся, почему не могу его найти, почему никто в твоем колледже ничего о нем не знает!

— Ты расспрашивал моих однокурсников? — в ужасе произнесла Марианна. — Как ты посмел?

— Посмел, как видишь, — отрезал Хадсон. — Итак, ты меня любишь! Мне следовало прислушаться к своему сердцу!

— Хадсон, ты с ума сошел! — слабым голосом прошептала она.

— Сейчас-то я в здравом уме, — медленно ответил Хадсон. — Но два года был слепым болваном! Черт побери, как я мог поверить, что ты способна на хладнокровное предательство? Почему позволил себя убедить бессмысленным набором слов в той злосчастной записке!

— Почему же бессмысленным?

— Потому что в тот вечер, когда я сделал тебе предложение, ты была счастлива! Счастлива, черт побери! Как я мог об этом забыть? Ведь столько раз припоминал тот день во всех подробностях, — прибавил он с горечью. — Ты приняла предложение с восторгом, не колеблясь ни секунды. И если бы что-то скрывала, я бы это почувствовал. Прошло несколько часов — и все переменилось. Анни, что произошло после того, как мы расстались? — тихо спросил он. — Наверное, что-то страшное. — Взгляд его, казалось, проникал ей в душу.

Он подошел слишком близко к истине. Марианне оставалось только молчать.

— И однако ты не перестала меня любить. Разве это не так?

Марианна уже открыла рот, чтобы воскликнуть, что Хадсон ошибается в своих самонадеянных предположениях, что она ненавидит его, что он ей противен. Но нет, этого она сказать не могла. Один раз его уже предали — и это предательство разбило ему сердце.

— Анни! — Он нежно дотронулся до ее щеки. — Я тебе не враг.

И эта нежность вновь напомнила Марианне, что она не сможет жить, если станет причиной краха его карьеры.

— Хадсон, я не хочу близости с тобой ни теперь, ни в будущем, — сказала она, хотя голос ее предательски дрожал. — А сейчас я хочу вернуться в Танжер.

— Чушь! Все та же чушь, которой ты кормишь меня уже неделю! — Его слова прозвучали как выстрел, и Марианна испуганно откинулась на подушку.

— Однако это правда, — коротко ответила она. — Ты последний человек на земле, с которым я согласилась бы лечь в постель!

Истерические нотки в ее голосе подсказали ему, что на этот раз она говорит чистую правду. Он побелел как мел. Минута прошла в напряженном молчании, прежде чем Хадсон заговорил — тихо и напряженно:

— Итак, ты любишь меня, но не хочешь иметь со мной ничего общего. Правильно?

— Правильно. — Что еще она могла ответить?

Снова воцарилось молчание, тяжкое и душное, словно раскаленный марокканский воздух. Марианна не отрывала взгляда от своих сцепленных на груди рук. Она ожидала самого худшего, но не предполагала, что это будет так ужасно. И, главное, все по ее вине!