Папа под ёлку - Аля Морейно
Я бы подождала до возвращения домой, но вопрос нужно решать срочно. Я беременна. Времени на принятие решения остаётся всё меньше. И я совсем не знаю, что делать… Позвони мне, пожалуйста!
Оксана”.
Если я каким-то образом уцелел, когда получил контрольный выстрел в голову, увидев её фотографии с девочкой, то сейчас я однозначно убит… Распластан, раздавлен, раскатан по мёрзлой земле дорожным катком.
Оксана ждала моего ответа… И не получила его. Наверняка была растеряна и напугана, искала во мне поддержку, но не нашла. Значит, решение принимала без меня? И каким оно оказалось?
В ушах включается сирена. За грудиной стреляет, отдавая в спину. Дышу через раз, пытаясь унять охвативший меня ужас. Получается, я предал её? Из-за глупой гордыни оставил свою любимую один-на-один с таким важным для нас обоих решением…
А если… Если та девочка на фотографиях – моя дочь? Ведь этого нельзя исключать… О, Боже…
Сидеть на месте холодно, но я ничего не чувствую. В груди закручивается воронка. Меня болтает, словно попал в центрифугу. Что. Мне. Делать?
Мне так отчаянно больно, что я не способен думать и самостоятельно действовать. Какая-то сила хватает меня за шиворот, поднимает с лавочки и волочёт в сторону автовокзала. Она же запихивает в автобус, который направляется в областной центр, и после двух часов тряски по заснеженной дороге тащит по знакомому адресу. Прихожу в себя, лишь оказавшись возле двери, когда нажимаю на звонок.
Мгновение, два, три, четыре, пять, десять…
Оксана могла переехать в другой дом. Даже не так: если она вышла замуж, то наверняка живёт в другом месте. На что я надеюсь?
Двери наконец открываются…
За три года люди не меняются… В домашней одежде, кухонном фартуке, испачканная в муке, любимая выглядит точно так же, как когда-то давно, когда мы были вместе. Всего три с половиной года, но по ощущениям – целая жизнь.
Такая родная и одновременно чужая…
Впустит или прогонит? А если она не одна?
Молчит. Ждёт от меня приветствия и каких-то слов. Так и стоим, потрясённо рассматривая друг друга по разные стороны дверного проёма.
- Зачем ты пришёл? – Оксана отмирает первой.
А я, словно наелся стекла, – не могу вымолвить ни слова. Вытаскиваю из кармана письмо, протягиваю ей. Нужно что-то сказать, как-то объяснить цель своего визита. Но все слова куда-то исчезли, а язык упрямо не хочет шевелиться.
И снова меня встряхивает та странная сила, сам я ни на что сейчас не способен.
- Я только сегодня его получил, – выдавливаю севшим голосом.
Звучит нелепо. И выгляжу, наверное, полным идиотом. Пока трясся в автобусе, нужно было заготовить какую-то речь. Но в голове пустота, а язык как ватный.
- И? Что ты хочешь от меня спустя столько времени? – тон холодный и строгий. Она мне ожидаемо не рада.
Теряюсь. Я так много хочу, но, наверное, уже ни на что из списка своих желаний не имею права. Мне бы только узнать про девочку… И объяснить Оксане, почему тогда не ответил. Но станет ли слушать? Чувствую – настроена воинственно.
- Поговорить, – звуки по-прежнему выталкиваю из себя с трудом, через боль.
Колеблется. Я не вовремя? Она не одна? Наверное, надо было позвонить, предупредить о своём визите или договориться встретиться на нейтральной территории, но письмо отключило способность думать.
- Проходи.
Нерешительно переступаю порог. Оксана разглядывает меня и, видимо, ждёт каких-то объяснений. Тишину разряжает детский голосок.
- Мамотька, а кто это к нам плисол?
В коридоре появляется маленькая девочка. Она постарше, чем малышка на фотографиях, которые я видел, но всё равно крохотная. Забавные хвостики, вздёрнутый носик. Сколько ей лет? Три или меньше? Не умею определять возраст детей по внешнему виду. На кого она похожа?
- Она… моя? – с трудом произношу одними губами.
Оксана не торопится с ответом. А я, кажется, теряю опору под ногами. Пол шатается, вынуждая инстинктивно схватиться за стену, чтобы не упасть. Как-то резко становится мало воздуха и кружится голова. Три или меньше? Боже...
- Ты кто? – малышка смотрит внимательно и очень серьёзно.
Я же бегаю глазами, переводя взгляд с неё на Оксану и обратно. Что я должен ей ответить? Мне нужна хоть тоненькая соломка, иначе не выплыву!
Пауза затягивается. Она едва заметно кивает и я, наконец, делаю глубокий вдох. Но легче не становится. Тело перестаёт держать. Приваливаюсь спиной к входной двери, пытаюсь справиться с разбушевавшимся сердцем. Оно не просто бьётся, а каждым ударом, словно ножом, кромсает душу. Моя дочь… Всё-таки моя…
Сила притяжения побеждает меня. Опускаюсь на корточки, чтобы сохранить баланс и не упасть. Нужно ответить… Но могу ли?
- Я – твой папа, – вроде бы утверждаю, но звучит скорее как вопрос.
Нет ни малейшей уверенности, что поступаю правильно. Вдруг девочка считает отцом того парня, с которым она на фотографии? Мысленно готовлю себя к тому, что сейчас меня выставят за дверь за разглашение государственной тайны.
- Ты – мой папа? – переспрашивает удивлённо и недоверчиво.
Ищу поддержки у Оксаны, но она молчит, и я на свой страх и риск киваю.
Девочка смотрит на меня, будто решает сложную задачку, а потом выдаёт, как из пулемёта:
- Тебя Дед Молоз плислал? Потему ты плисол телез двель? Ты больсой и не влез в фолтотьку? Поэтому он плинёс тебя телез двель? Потему не нотью, а ситяс?
С трудом улавливаю смысл её вопросов. Причём тут Дед Мороз и форточка? Ничего не понимаю…
Отрицать боюсь. Да и подтвердить как-то стрёмно. На всякий случай снова киваю, хотя чувствую себя полным идиотом.
Девочке этого не хватает, и она переспрашивает:
- А ты настоясий?
- Конечно, – хоть в этом я уверен.
- Настоясий папа? Мой?
В этом я уверен куда меньше. Душу словно перемалывает на мясорубке, а затем её черти на сковородке прожаривают. Внутри всё полыхает.
- Твой, – выдыхаю.
Чувствую себя драконом, который дышит пламенем, но боится сжечь им всё вокруг, а потому вынужден задерживать дыхание.
- Мамотька, мамотька, я зе говолила! Дед Молоз всегда плиносит детям, сто они плосят! – малышка хлопает в ладоши и радостно подпрыгивает.
Не сразу доходит, что она заказывала себе под ёлку… папу?
- И ты тепель никуда не уйдёс от меня?
-
