Валерия Савельева - Головная боль в наследство

И за дорогу я даже проникся поездкой: радовался солнышку, хотя по жизни не особо люблю жару, подпевал вместе с Борей орущим из колонок песням, смеялся над шутками друга. Со спокойной душой и совершенно пустой головой расстелил покрывало почти у самого берега реки… а потом вернулась боль.

Иринин сперва и не заметил, что я, даже не раздеваясь, присел на покрывало и обхватил руками колени, стремясь унять сумасшедший стук сердца. Оно билось, будто пойманный в ловушку заяц: пара резких ударов лапами, тишина, снова мельтешение. Может, это потому, что мы уехали довольно далеко от города, а расстояния всё же имеют какое-то влияние? Идиотизм! Я не хочу вечно таскать с собой джинна, будто на поводке! Почему мы не можем спокойно быть в разных местах, довольно отдалённых друг от друга, если я "желаю" быть подальше от Марида? Да уж, хитрая сучка Эдже, ты навсегда испортила жизнь своего далёкого внука!

– Толик, ты глянь только какое солнышко! – широко раскинув руки, возвестил Борька.

Я улыбнулся через силу, рассматривая прямую спину друга и кончики светлых волос, которые трепал ветер. К слову, Иринин не особо любил природу и, в особенности, жару, но бывать на солнце считал жизненно необходимым – матушка приучила, что загар является неотъемлемой частью творческого человека, выступающего на публике. Потому Боря и катался на курорты, стремясь получить максимальное наслаждение от нелюбимого дела – легче валяться и греть пузо у бассейна где-нибудь в шикарном отеле на Мальдивах, чем каждый день кататься в одиночестве к нашей речке.

– Ну да, солнышко, – протянул я в ответ, пытаясь хоть как-то поддержать разговор.

– Да ну тебя, круто же!

Борька рассмеялся, делая ещё шаг вперёд, в воду, не удосужившись даже снять шлёпки. Запрокинув голову, резко крутанулся на одной ноге – пытался, наверное, изобразить некий пируэт. Увы, великим танцором друг не был, всего лишь певцом и музыкантом – поскользнулся на камнях, не удержал равновесия и грохнулся таки ж в воду, поднимая тучу брызг. А потом широко улыбнулся, отжимая мокрые волосы.

Вот тут уже не выдержал я: заржал, пряча лицо в коленях, даже боль стала казаться не такой сильной и чуть отошла на второй план. Чёрт, почему этот балбес всегда настолько жизнерадостный? Сидит сейчас в воде, промочив и замарав шорты да ядовито-рыжую рубаху, но лыбится так, будто он самый счастливый человек на свете.

– Толь, а пошли купаться! – вдруг предложил Боря.

– Да ну тебя, Ильин день давно прошёл, нельзя уже в воду. Конец августа на дворе, – попытался отказаться от сомнительного предложения.

На самом деле Ильин день меня совершенно не волновал, у нас на него всегда забивали, купаясь вплоть до самого сентября, если погода стояла нормальная. Блин, уже конец августа! Мы же с Маридом уже два месяца друг друга мучаем своим существованием…

– Ну, Суворов, чего ломаешься? Пойдём! – Иринин даже не пробовал подняться, зато щедро одарил меня брызгами, шибанув рукой по воде.

– Не, не надо. На берегу круче.

– Анатолий Владимирович, – укоризненно проговорил Борька.

Нахмурившись и уперев руки в бока, друг, наконец, встал и потопал в мою сторону, оставляя следом за собой мокрую дорожку. Остановился всего в шаге от покрывала и протянул мне руку.

Что ж, пришлось подниматься и, скинув обувь, осторожно подходить к воде, в то же время пытаясь встать так, чтобы она даже пальцев не касалась.

– Эмм… Иринин, а ты уверен, что в эту грязюку стоит заходить? Ну, тут всякие лишаи можно подхватить или, например, заражение. Смотри, смотри! Все камни в тине!

Да-да, признаюсь, это и было главной причиной, почему не хотелось даже подходить к воде. Как истинно городской житель к дикой природе я относился довольно холодно, предпочитая рекам бассейны. А зная ещё, сколько всякой дряни с наших химических заводов в эту реку выливают, не жаждал к ней лишний раз приближаться.

– Суворов, это не тина, просто парочка водорослей и травка. Мы на территории "частного пляжа" одной моей хорошей знакомой, его чистят раз в несколько дней, – с тяжёлым вздохом возвестил Борька. Он скинул уже мокрую одежду, разложив её сушиться на траве, и остался в одних плавках да панамке. – И вообще, чего ты трусишь? Гляди вот, мне не страшно.

И он смело направился вперёд, заходя в воду практически по пояс. Обернулся, выглядывая, где ж я там, иду ли следом. Ожидания не оправдались – я так и остался стоять на берегу, брезгливо пиная почему-то оказавшуюся так близко воду.

– Толик, не дрейфь! Ничего не случится! – друг махнул рукой, подзывая к себе. – И вообще, ты однофамилец и, может быть, даже потомок великого командира…

– Полководца, – улыбнулся я, поправляя.

– Да какая, блин, разница? Пусть даже капитана дальнего плавания, – Иринин фыркнул, тряхнув пёстрой чёлкой. – Проще говоря, тебе нельзя трусить и ломаться.

А следом за этим мгновенно приблизившийся Борька схватил меня за руку и дёрнул в реку. Ноги предательски заскользили по мокрым камням, и я, не удержав равновесия, с головой окунулся в эту чёртову речку.

Ну, Иринин, ну, наглец! Я тебе покажу сейчас, где раки зимуют! Значит, ты так со мной?

Стоит ли говорить, что купаться я всё-таки пошёл? Вернее, мстить вредному другу, упорно пытаясь его "утопить". В шутку, конечно! Впрочем, потом эта детская возня как-то плавно перетекла в спор "а кто быстрей доплывёт до другого берега"…

Борька не давал даже задуматься о чём-то, кроме происходящего, и за это я был ему безумно благодарен. Друг помогал мне постепенно приходить в норму и забывать о джинне, чувствовать себя "нормальным", таким, как всегда, а не идиотом, пускающим слюни при виде симпатичного мужика, который вынужден жить с ним в одной квартире.

Глава 21 – Сборная юных натуралистов

Как я уже подмечал, безумные приступы всегда приходили по ночам, они будто бы выбирали время, когда жертва оставалась наедине с собственными мыслями и Иринина не было рядом. Но сегодня очередной спазм, скрутивший тело, пренебрёг всеми устоявшимися уже правилами.

Мы только приехали с речки, успели вымыться, попить чай с купленными по дороге домой булками. На часах было восемь вечера, Борька, насвистывая какой-то весёлый мотивчик, возился на кухне – он собирался приготовить нам на вечер что-либо более существенное, чем обсыпанное сахарной пудрой тесто, – я же сидел в зале и бездумно щёлкал кнопки на пульте, переключая каналы. Было так легко и спокойно, будто я, наконец, смог избавиться от нашей с ифритом зависимости.

Наверное, это можно назвать затишьем перед бурей.

Я даже не заметил, как всё началось, просто понял, что, задыхаясь, лежу на полу и цепляюсь за край мохнатого ковра. Боль появилась позже. Сильная, раздирающая мышцы, сковывающая их, она не давала сделать и малейшего движения. Казалось, что вот она – адская сковорода. Неужели и намёка на содомский грех хватило, чтобы попасть сюда?