Долли Нейл - Свет в твоём окне

Вот и теперь она чувствовала, как от его пальцев исходят некие флюиды, которые наполняют ее сердце нежностью и теплотой. Ей трудно было сдерживать охватившие ее чувства.

— О-о, Брюс!

— Послушай, милая. Тут поблизости есть клуб, где мы с тобой сможем потанцевать. Я бы предпочел говорить с тобой о делах, соединяя полезное с приятным — во время танцев.

— О каких делах?

— Действительно о делах… в известной степени. Правда, я не уверен, что ты захочешь помогать мне, так сказать, даром.

— Помогать? Что ты имеешь в виду?

— Ну… — Брюс Мелвин задумался на несколько мгновений. — Видишь ли, есть способ обмануть прессу, ввести ее в заблуждение. Я хочу сказать, что есть возможность сделать таким образом, чтобы один-единственный журналист, посмевший так насолить мне, за все свои выходки получил по заслугам. Я уверен, что смогу посадить его на скамью подсудимых за проникновение в частные владения и незаконное посягательство на личное жилище, а также за публикацию ложных сведений в открытой печати.

— Брюс… — попыталась прервать его Джойс.

Молодой человек, казалось, не слышал ее. Он продолжал говорить, поглощенный своим замыслом:

— Я так думаю — или этот человек находился там без какого-либо позволения, прячась и высматривая, или все, что он написал, является чистым вымыслом…

— Но ты же сам прекрасно знаешь, что все написанное соответствует истине!

— Я-то знаю, но откуда знать ему, что это — правда?

Ответить на этот вопрос было нечего, и Джойс молча отвела взгляд в сторону. Ей снова стало страшно. Джойс чувствовала себя не только потерянной, но и просто-напросто попавшей в безвыходное положение. Она — пропала.

Было очевидно, что Брюс в создавшейся ситуации был далеко не тем котом, который наслаждается игрой с мышью. Дело обстояло много хуже. Джойс поняла, что Брюс не намерен ограничиваться угрозами — он собирался добиться своего и наказать неизвестного ему репортера. Здесь было чего страшиться. И Джойс боялась.

Джойс боялась как журналист, которого собираются осудить, и Джойс боялась просто как женщина.

Брюс снова наклонился вперед и похлопал ее по щеке.

— Ты что задумалась, детка? Ну же, очнись. Мне хочется потанцевать.

— Но вначале скажи мне… — как бы пробуждаясь, начала Джойс.

— Нет, детка, нет. Давай потом. У нас с тобой еще будет время поговорить…

19

Хоть бы он ничего не говорил, подумала Джойс.

Ей совсем не хотелось продолжения этих разговоров. Как было бы хорошо не напрягаться каждый раз, заслышав очередной его вопрос, мысленно оценивая опасность того или иного ответа и постоянно ожидая подвоха…

Теперь же она чувствовала себя наверху блаженства. До чего же было приятно ощущать его крепкую руку, прижимавшую ее к этому волнующему мужскому телу! Как хорошо было отдаться музыке, не думая о возражениях и необходимости протестовать против этой близости!

Что за чудо просто танцевать, танцевать молча!

Как все-таки хорошо, что они решили перебраться в этот клуб!

Брюс так настаивал на этом, что она не смогла отказать ему. Откровенно говоря, у нее и не было особого желания отказываться.

Они танцевали, тесно прижавшись друг к другу, и эта близость была упоительна.

Волевой подбородок Брюса Мелвина временами прижимал ко лбу ее непокорную челку.

Несмотря на то что они были не одни, Джойс забыла об остальных посетителях, находящихся в зале. Она полностью отдалась своим странным чувствам к этому мужчине, так уверенно ведущему ее в танце. Брюс так же был, кажется, в своих мыслях далеко от этого зала.

Наконец Джойс окликнула его:

— Эй, послушай!

— О прости, я несколько забылся. Трудно противостоять очарованию этого вечера. А ты — одна из тех женщин, перед которыми не устоишь. Уверен, что за всю свою жизнь мне не приходилось встречать столь неотразимых девушек, как ты. И — представь себе! — когда ты рядом, я готов предложить тебе руку и сердце. И уже наверняка предложил бы себя в качестве мужа, не бойся я так панически брака…

— Ну, в отличие от тебя я не испытываю такого ужаса перед браком. Но в то же время не вышла бы за тебя даже в том случае, если бы ты умолял меня, стоя на коленях.

— Ну что ты, детка! Я не собираюсь просить тебя ни на коленях, ни каким-либо иным образом… Вот только, может быть, я попросил бы тебя…

— Нет! — не дала ему договорить Джойс.

— Но послушай!

— Я уже сказала — нет!

Брюс замолчал, и они продолжили танец, не заводя более разговоров.

Джойс казалось, что за время танца она пропиталась резким и свежим запахом одеколона, которым пользовался молодой человек.

Вскоре музыка прекратилась. Однако они в течение еще нескольких секунд оставались на месте. Они продолжали стоять полуобнявшись, как будто боялись, что, разжав объятия, могут причинить себе боль. В конце концов она, сделав над собой усилие, повернулась и пошла к столу. Брюс отступил в сторону на шаг и снова замер, ожидая, когда его партнерша по танцу приблизится к столу. Не скрывая восхищения, он наблюдал, как она изящно двигалась. Ему было приятно следить взглядом за ее грациозной походкой, за блеском пышной прически и белизной открытых рук.

— Ты просто прелесть, Джойс, — констатировал он, сев за стол.

— Спасибо.

— Так ты говоришь, даже если бы я просил твоего согласия, стоя на коленях?..

Продолжая находиться в своих мыслях, Джойс не сразу сообразила, о чем идет речь, и наивно переспросила:

— Если бы ты просил? О чем ты?

— Чтобы ты вышла за меня, — напомнил Брюс.

— О-о! Не хочешь ли ты сказать, что уже просишь меня об этом?

— Нет, детка. Пока нет. Сейчас я хотел бы попросить тебя кое о чем другом.

— Хорошо. Так о чем же? — поторопила его Джойс.

— Тебя не затруднило бы сделать вместе с Сэмом одно заявление? Совместное заявление.

— Какое заявление? — спросила Джойс.

Джойс прекрасно понимала, о чем идет речь. Ей вдруг показалось, что все в ней внезапно вскипело. Она готова была взорваться.

— Я возвращаюсь к началу нашего разговора, — пояснил Брюс. — Ты девушка уравновешенная и разумная. И если ты совместно с моим охранником сделаешь заявление, в котором будет говориться, что в последних публикациях газет по интересующему меня поводу нет ни слова правды, то мне удастся добиться своего. В этом случае правосудие придет в действие, и эта свинья-репортер, что заполонил страницы всяческой галиматьей на потребу жадной на сенсации публики, наверняка понесет заслуженное наказание.

Джойс широко распахнула глаза. Ее губы начали дрожать. Эту дрожь на сей раз вызывало не просто охватившее ее возбуждение, а настоящая ярость, в которую ее привели слова Брюса Мелвина.