Новогодняя Полька - Ольга Горышина
— Кошка? — улыбка чуть тронула его губы.
— Я не как все. Я — алебрихе. Знаешь, что это такое? Это тоже из народного творчества.
— Какого народа?
— Мексиканского. Это тоже фьюжн, как в сказке Сутеева, помнишь? Про гуся, кажется, который считал, что самое главное — это внешний вид и просил у других животных подарить себе самый красивые части их тела. Мексиканцы создают сказочных животных — там есть, например, ягуары с орлиными крыльями и павлиньим хвостом, их раскрашивают в разные яркие цвета, чтобы было весело…
— При чем тут ты?
— Ну… Я вот тоже такая красивая… Мать просто в салоне красоты работает, так что мне положено… И всем по частям я нравлюсь, а вся целиком, как личность, никому не нужна… Вот не нужно мне еще по твоему желанию павлиний хвост присобачивать…
— Все равно не понял, к чему ты… Ну, все это… Только что произнесла.
В ответ я рассмеялась — впервые не нервно, а от всего сердца, пусть и бьющегося на пределе.
— Сама не знаю… Но… Как в старой песне — давай, слепи меня из того, что во мне уже есть, и полюби… результат, — добавила, чтобы не напроситься на какой-нибудь грубый сарказм про любовь. — Я не глина, хотя и из глины иногда украшения делаю, полимерной… Хотя тебе это ничего не говорит. Хватит, Гай… Я же попросила помолчать…
— На что ты обиделась? Если будем молчать, ничего не получится. Я уже натрахался молча до судорог, мне этого не надо…
— Тебе нужен стейк и тушеная капуста — я уже поняла это и приняла на себя роль повара-самоучки. Я не хочу быть еще и психологом-любителем. Я согласна на тройственный союз: я, ты и пани Оксана. Договорились?
— Помолчать до дачи?
До дачи новых показаний? Ты не выдержишь…
Нет, Полька, тебе общение с мужиками противопоказано. Когда у тебя в первые же секунды разовьется какая-нибудь заметная аллергическая реакция на идиотов, типа вырастание носа, как и Буратино, тебе станет легче жить… Нужно было правильно желание под елкой загадывать, а не чтобы все получилось… Что такое “все” — извечный вопросик идиоток.
— Хотя бы… — выдохнула я и стала вслушиваться в слова песни.
Зря, эта оказалась из немецкого фольклора…
Дача не была дачей, это был если не элитный, то очень благоустроенный дачный поселок с вычищенными зимой дорожками, чем не может похвастаться наш славный город. Они разбегались в разные стороны за главными воротами, которые держали на замке. Как и ворота замка, если так можно было назвать трехэтажное строение, к которому мы подкатили.
— Возводили его из пепла, — обернулся Гай назад, чтобы взять на руки собаку, которая на подъезде к дому засуетилась, забегала от окна к окну и даже начала подвывать. — Я серьезно, — встретился он со мной носом и глазами. — Купили у погорельца. Пошли, зараза… Зря радуешься, твоих никого… Заразой он назвал Юпи, но подумал, возможно, и обо мне тоже.
В трехъярусном доме отсутствовал гараж, зато под зимним садом — застекленной верандой на втором этаже — находилась крытая площадка для четырех машин. Сейчас там стояло два внедорожника, к ним добавился третий и осталось место еще для одной машины.
Сергей оказался довольно молодым — впрочем, Гай и назвал его в разговоре парнем, ему тридцать, не больше. В этой тонкой куртке он, наверное, дорожки лопатой чистит. Спросил, быстро ли доехали. Гай не ответил, сказал забрать собаку и не пускать в дом, чтобы нас не беспокоить. Дополнительно пообещал занести к нему продукты.
— Это нам, — Гай сунул мне мешок и указал на входную дверь. — Иди… Я мигом.
На двери, как в западных фильмах, висел искусственный еловый венок с красными бантами и золотыми колокольчиками. Они, кстати, звякнули, когда я открыла дверь. Подошвы вытерла еще на коврике — истоптала морду Санта Клаусу: тот, кто делает подобные принты на коврики для ног, не думает, что по нему ногами ходят? О тех, кто подобное покупает, у меня мнение особое… Защищающее дизайнеров от нападок моего внутреннего критика, рождают спрос ведь не творческие люди, а придурковатые с деньгами.
Дом был по-настоящему зимним — выкрашен белой краской и внутри, и снаружи, и если наличники и водостоки выкрашены темно-зеленым, то внутри — начиная с кухни, акценты делались исключительно серо-голубыми портьерами и ковриками на темном деревянном полу.
Я не успела раздеться в одиночестве, только разулась, опустив мешок с продуктами на скамеечку для обуви.
— Улыбнулась, входя в дом? — спросил Гай, захлопнув дверь. — Вас снимает скрытая камера.
— Что?
— Надеюсь, мать на время отпуска выключила на телефоне уведомления с наружного наблюдения.
— Что? — мои пальцы застряли на середине молнии.
— Она могла не запомнить тебя. Ты была без шапки и куртки…
— Что? — продолжала стоять я с полуоткрытым или с полузакрытым ртом.
— Да расслабься ты, Поль! Ну если бы я скрывал тебя, поперся бы на дачу? Здесь везде камеры, так что целоваться не лезь. А если лезешь, то делай это красиво, не как в порно, а как в эротике…
— Ты издеваешься? — повысила я голос, но не положение рук.
Дать ему в нос? Как, когда руки даже не опускаются…
— Предупреждаю, — расхохотался Гай и дернул вниз застрявшую в шоке, как и я, молнию. — Расслабься, Поль! Мы же живем в цифровую эпоху, каждый наш шаг записывается. Каждая транзакция, как денежная, так и сексуального плана. Каждый новая связь понижает степень свободы — закон физики. Ну чего ты пнем стоишь, повернись!
Я повернулась к нему спиной, и Гай освободил меня от куртки, повесил ее на вешалку рядом со своей.
— Полы с подогревом? — спросила я чуточку зло.
— Могу дать тапки. Как тебе удобней.
— Босиком удобней.
Вернее в носках. В них я пошла за Гаем в кухню.
— Наверх не ходи, там холодно. Сейчас горячий воздух поднимется, а потом мы включим у меня обогреватель.
Я обернулась к камину — он пылал. Ну… Он был электрическим, но не экраном с картинкой, а довольно реалистичной вставкой полена с имитацией пламени, которое отражалось на задней стенке очага, и даже со звуком
