Николай Попов - Лили.Посвящение в женщину

XXXV

Прошло несколько минут.

Одна половина дверей тихо отворилась. Из спальни неслышной быстрой походкой вышел доктор и, застегивая на ходу сюртук, подошел к Рогожину.

— Всего хорошего! — сказал он, протягивая руку, холодную и немного влажную. Он только что старательно вымыл руки у мраморного рукомойника в спальне, после того как покончил со сложными манипуляциями над телом Лили.

— Как, разве вы уходите? — испуганно пролепетал Рогожин.

— Мне здесь пока нечего больше делать! — с едва заметной усмешкой ответил доктор. — Но завтра утром я приеду проведать нашу больную.

— Значит, Лили жива?! — чувствуя, как его лицо расползается в глупой, совершенно счастливой улыбке, пробормотал Рогожин.

Доктор почему-то сердито посмотрел на него сквозь очки и, немного подумав, слегка кивнул головой.

— У вас очень плохой вид, милостивый государь, — привычным менторским тоном заявил он, бесцеремонно беря Рогожина за запястье правой руки. — И нервы, словно заезженная рессора. Я бы посоветовал вам несколько дней провести на постельном режиме и попринимать успокоительные капли, которые я вам пропишу.

Рогожин поспешно отвернулся от доктора, чтобы тот не видел выступивших на его глазах слез. Он и вправду чувствовал себе измочаленным и издерганным из-за всех последних событий. Вместо слов искренней благодарности, на которые сейчас у Павла Ильича просто не было сил, он, не поворачиваясь, сунул старичку заранее приготовленную сторублевую ассигнацию.

— Премного вам благодарен, уважаемый герр доктор. Отныне ваш покорный слуга.

Старичок немного смутился, хотел было еще что-то сказать, но, видимо, передумал и, сдержанно раскланявшись, быстро прошел мимо Рогожина в прихожую. Доктора отправилась провожать Берта, которой он, словно родственнице Лили, продолжал на прощание описывать ситуацию.

— Во всяком случае, положение больной уже стабильно, хотя и по-прежнему серьезно! — говорил он уже в передней, надевая при помощи экономки пальто. — Хотя, конечно, еще могут быть осложнения и надо быть крайне осторожным и внимательным. Но повторяю, что все стабилизировалось, и завтра утром будем ждать улучшений.

А в это время взволнованный пуще прежнего Рогожин прошел в спальню.

Комната была слабо освещена электрической лампой под розовым шелковым абажуром. Лили неподвижно лежала на постели, укрытая до шеи легким одеялом.

Лицо ее было измучено и бледно, запекшиеся губы плотно сжаты, длинные пушистые ресницы опущенных век чуть-чуть вздрагивали.

— Тс… — подала из-за спины Рогожина тревожный голос дежурящая возле постели больной акушерка. — Ей, страдалице, батюшка мой, сейчас необходим покой.

Павел Ильич быстро обернулся на предупреждающий шепот повитухи и рассеянно кивнул.

В полумраке он успел разглядеть, что во всей спальне царит страшный беспорядок. Возле постели Лили на полу валялись какие-то окровавленные тряпки и белье, стоял эмалированный китайский таз, почти доверху наполненный чем-то темным, видимо кровью; бархатный персидский ковер, который Рогожин лично выбирал для украшения квартиры любовницы в самой дорогой лавке Охотного ряда и приобрел за три сотни целковых, теперь был небрежно сдвинут в угол комнаты и смят, словно старый грошовый половик; повсюду на ценном кедровом паркете были видны пятна крови и следы запачканных в ней ног. Резко пахло карболкой и еще какими-то лекарствами.

К горлу Рогожина вновь неудержимо подступили слезы, и его охватило страстное желание упасть на колени перед постелью Лили и разрыдаться.

Но акушерка, видимо, заметила это, схватила его за руку и поспешно повела из спальни, захватив при этом свою сумку.

— Больная задремала, — прошептала она, осторожно затворяя за собой двери.

— Что сказал доктор? Останется она жива или нет? — хрипло спросил Рогожин, насилу подавляя рыдания.

— Ну вот еще, выдумали! Конечно, останется жива! — ахнув и наигранно всплеснув руками, уверенно ответила акушерка. Затем, о чем-то вздохнув, села на стул, достала из своей сумки плохенький кожаный портсигар и закурила папироску. — Мне придется у вас заночевать, — с кислой миной сообщила она Рогожину, по-мужски выпуская из носа и рта густые клубы табачного дыма. — Сейчас съезжу на минуту к себе на квартиру и тотчас же вернусь обратно.

Рогожин кивнул в знак согласия и благодарности. Машинально поискав по карманам, он нашел скомканную бумажную рублевку, и протянул ее женщине:

— Возьмите пока, а после рассчитаемся полностью. — После небольшого молчания он пробормотал: — Я тоже останусь здесь…

— Разве вы не здесь живете?.. — удивилась акушерка, но, сообразив что-то, покраснела и застенчиво опустила глаза.

Вошла Берта, успевшая уже все прибрать и привести в порядок в спальне. В то же самое время в передней раздался звонок.

Берта побежала отворять двери и, вернувшись, подала Рогожину полученное от почтальона письмо на имя Лили. Адрес на конверте был написан мужским, незнакомым Рогожину почерком.

«От кого бы это?» — в тоске подумал Рогожин, и беспокойное, ревнивое чувство вспыхнуло и зашевелилось в его сердце. В голове, против воли, мелькнула мысль, что письмо от Далецкого. Явилось желание немедленно надорвать конверт и прочитать письмо.

Но тотчас Рогожину сделалось неловко и стыдно от этой назойливой мысли. И, повертев в руках конверт, он приказал Берте передать его Лили завтра утром.

XXXVI

Ночь Лили провела спокойно.

Крепкий сон прибавил ей сил, и приехавший утром доктор нашел ее состояние вполне удовлетворительным.

— Превосходно! Лучшего нельзя и желать! — с довольным видом заявил он молодой женщине. — Полежите деньков пять или шесть в постели, и я вполне уверен, что вы встанете как ни в чем не бывало. По правде сказать, я все-таки побаивался вчера за вас! Такие потрясения, какие перенесли вы, иногда оканчиваются прескверно. Вы же, сверх всяких ожиданий, перенесли легко, — честь и слава вашему юному организму!.. Очень рад, да-с.

А вот увидав Рогожина, доктор нахмурился.

Павел Ильич не спал всю ночь, от пережитых волнений и мук лицо его страшно осунулось и побледнело. Он едва держался на ногах.

— Послушайте, — обратился к нему доктор, сердито качая головой, — позвольте вам дать добрый совет.

— Что такое? — пробормотал Рогожин.

— А вот что! Судя по вашему лицу и глазам, вы, очевидно, провели бессонную ночь, нервничали и рисовали себе всевозможные ужасы… Я не имею права вмешиваться в ваши отношения с госпожой Тепловой, но от чистого сердца говорю, что лучше было бы и для вас, и для нее, если бы вы удалились на несколько дней, привели бы в порядок свои нервы и дали бы возможность вполне успокоиться и окрепнуть любимой вами женщине… Один уже ваш трагический вид, как я успел заметить, тревожит и волнует нашу больную, а всякие волнения для нее в настоящее время в высшей степени вредны… Это раз. Затем, ваша собственная психика настолько отклонена от нормы, что в присутствии этой женщины вы вряд ли в состоянии владеть собой и отдавать себе отчет в своих поступках. Все это может привести к крайне нежелательным результатам, в которых потом вы сами же будете винить себя. Мы живем в ужасно нервный век! Куда ни глянь, все нервы и нервы… Люди говорят и действуют не в силу логических доводов разума, не в силу естественных чувств и потребностей, а в силу случайного, мимолетного настроения, в зависимости от болезненной и прихотливой вибрации расшатанных нервов. На этой почве регулярно совершаются всевозможные сумасбродства.