Лора Брантуэйт - Наш маленький Нью-Йорк

Дикий зверь, который до сих пор дремал в душе Тома, лишь иногда приподнимая тяжелую голову и пробуя воздух большим чутким носом, вскочил на все четыре лапы и ощерился. Опасность?!

Опасность. Может быть, не та, которую он заподозрил вначале… Поднявшись на этаж, он увидел, что Эмили разговаривает через порог квартиры с каким-то мужчиной.

— Это неправда, — сказала Эмили.

— Нет, правда, и ты это знаешь! Я люблю тебя больше жизни!

С того места, где он стоял, Том мог видеть лишь спину незнакомца, широкие плечи, ухо с маленькой серьгой-кольцом, которая — удивительно! — не смотрелась вульгарно, и упрямую скулу с желваком. У ног мужчины лежал ворох алых роз. Кажется, букет просто бросили на пол, не заботясь о его дальнейшей судьбе.

Незнакомец шагнул к Эмили, обхватил ее руками и склонился к ней…

Поцелуй?! Этот чужой матерый самец позволяет себе целовать Эмили.

Его Эмили?!

Том почувствовал, что его виски вот-вот взорвутся от прилива крови. Ему показалось, что какая-то часть его уже бросилась вперед, вцепилась когтями в дорогую куртку чужака, оттащила его от Эмили и принялась рвать в клочья.

Он остался стоять на месте. А те двое продолжали целоваться.

Том развернулся, едва отдавая себе отчет в своих действиях, и ринулся вниз по лестнице. Где потерял орхидею, он не помнил. На улице, где холодный вечерний воздух с запахом морозца и городской грязи ударил ему в лицо, Том понял, что ее уже нет.

Он задыхался, будто пробежал не несколько пролетов по лестнице вниз, а стометровку на соревнованиях. Мимо на роликах промчалась со скоростью олимпийского конькобежца девчонка-подросток в пестром шарфе. У соседнего подъезда оглушительно залаяла собака. За домами рычали машины. Мир рассыпался на кусочки-осколки, как мозаика, которую капризный ребенок собрал — и тут же безжалостно разворошил, раздосадованный чем-то. И каждый из этих кусочков был слишком ярким, слишком объемным, на порядок ярче и объемнее всей той целостной картины, которую Том привык воспринимать обычно.

Вот он, кратчайший путь к безумию.

Какая-то часть сознания Тома до сих пор не понимала, почему он здесь, а не там, наверху, почему он не сцепился с тем парнем в кожаной куртке и до сих пор не перегрыз его мускулистую, но от этого не менее уязвимую шею.

Другая часть испытывала отчаяние и стыд — Том пока не понимал за что.

Третьей было просто очень-очень больно, как будто ее долго и монотонно били тяжелым молотком.

Ну почему именно сейчас? И вообще, как она могла? Как?!

Здравый смысл, занявший позицию где-то поодаль от этих безумцев в его сознании, резонно вопрошал: «А почему бы и нет? А чего ты, собственно говоря, хотел? Разве она тебе что-то обещала? Хотя бы одним-единственным намеком?»

Том пытался вспомнить — и не мог. Ему хотелось заснуть, тут же, на месте, и проснуться через несколько часов со свежей головой, холодным сердцем и принятым уже решением о том, что делать дальше.

К сожалению, он не обладал паранормальными способностями, и для него это было не более чем фантазией — вожделенной, но совершенно далекой от реальности.

Он вздохнул. Осенний холодок неприятно пощекотал ноздри. Воздух показался гадким на вкус. Том машинально развернулся, и ноги понесли его прочь. Через несколько минут картинки и мысли, игравшие в чехарду в его голове, понемногу угомонились, и он обрел способность соображать. Или, по крайней мере, напрямую общаться со своим здравым смыслом.

Итак, он потерпел фиаско, не предприняв и первого шага.

Он захотел сблизиться с Эмили — и опоздал.

Что ж, такое бывает — в трагикомедиях и мелодрамах. Он, может быть, не самый подходящий персонаж для красивой повести о любви, где героиня хороша, как летний день, и нежна, как облачко, а герой мужествен, как древний бог, благороден, как истинный рыцарь, и пышет здоровой силой, как вороной арабский жеребец. Он не такой. Он просто человек, зато живой, настоящий, со своими мыслями, желаниями, каким-никаким жизненным опытом — и огромным ворохом душевных противоречий.

А на арабского скакуна похож, скорее, тот, другой, который сейчас наверняка обнимает Эмили — в крохотной прихожей, или на их уютной кухне, или даже в ее аскетически обставленной спальне…

С плакатом определенного содержания на стене.

И они наверняка сейчас усиленно попирают действиями содержание ее девизов, которыми она так дорожит.

Том ощутил приступ звериной, бессильной и оттого тоскливой ярости. У него скулы сводило от желания хоть что-нибудь сделать, чтобы прекратить этот абсурд, который причиняет ему такую неожиданную боль.

Он кретин. Десять тысяч раз кретин. Ему понадобилось несколько недель, чтобы из глубины души на поверхность сознания пробилась-таки простая мысль: эта женщина ему нужна. Он желает ее… в широком и весьма благородном смысле слова, кстати сказать!

Том с силой пнул жестяную банку, попавшуюся ему под ноги. Банка отлетела и ударилась в кирпичную стену. Том увидел себя со стороны — точно так же налетел на глухую стену, его отбросило в сторону, он упал, замер, в воздухе еще ненадолго остался звук.

Она ведь и правда ничем ему не обязана, ничего ему не должна. Их договор распространяется исключительно на домашние дела. В нем нет ни слова о вечной верности. Если бы были — это была бы уже совсем другая история, с кучей приглашенных на полированных скамьях церкви, торжественной музыкой и священником в белых одеждах.

Да, она была бы сказочно прекрасна в подвенечном платье. Она вообще похожа на принцессу, даже ранним утром, в съехавшей на одно плечо пижаме с глупыми мордочками звезд.

Принцессе нужен принц. Или, на худой конец, арабский скакун.

А ему, Тому Лерою, непринцу и нескакуну, придется пересмотреть свой жизненный план.

Том прислушался к себе. Самым разумным было бы отказаться от своего безумного желания добиться Эмили. Но… но все его существо воспротивилось этой мысли, как воспротивилось бы его тело всаженному в грудь стальному штырю.

Том горько усмехнулся: надо же, не прошло и полугода, как мы поняли, чего мы хотим на самом деле, — да еще с такой неистовой силой.

Значит, придется сыграть в стратегическую игру с самим собой. Игра называется «Обмани упрямца».

Ему так сильно хочется, чтобы Эмили была его? Ладно. Все не так страшно. Нужно только сделать так, чтобы ему перестало этого хотеться. Какие есть варианты? Рассориться с ней? Забыть о ней? Второй определенно лучше первого. Но вот по сложности воплощения…

— Эй, красавчик!

Том инстинктивно огляделся.

Да, это к нему она обращалась — высокая девушка, вульгарно и не по погоде легко одетая. Короткая джинсовая курточка, конечно, отлично сочеталась с ультракороткой юбкой и подчеркивала осино-тонкую талию, но совершенно не спасала ее от вечернего холода. Явно не справлялось с этой задачей и нелепое боа из страусовых перьев. Зачем она его нацепила, вообще непонятно: тепла никакого, а фиолетовый цвет гармонирует разве что с оттенком замерзших ладоней.