Джанис Мейнард - Рядом с любящим сердцем

Он прислонился спиной к стволу дерева, улыбаясь.

Уинни сняла туфли и присела.

– У тебя был такой домик?

– Нет. У моих родителей не было таких причуд.

– Жаль. – Он заметил тень на ее лице. То ли листья деревьев отбросили эту тень, то ли Уинни помрачнела от болезненных воспоминаний.

Видимо, второе.

Ларкин засунул руки в карманы:

– Я решил, что должен объяснить тебе ситуацию с моим отцом.

– Не должен. Правда, не должен. – У нее полно своих секретов. Если Ларкин разоткровенничается, ей придется сделать то же самое. Мысль об этом страшила Уинни.

Проигнорировав ее слова, он сказал:

– Ты спросила о моих отношениях с отцом. Они сложные. Ты сразу это поняла. Девлин, Анна-Лиза и я – мы уважаем нашего отца, и, думаю, ты могла бы сказать, что мы его любим. Но отношения напряженные.

Уинни молчала, но Ларкин и не ждал от нее комментариев.

Он продолжал, не догадываясь о том, как сильно сжал руками перила.

– До переезда в Волфф-Маунтин обе наши семьи жили в Шарлотсвилле в огромных домах по соседству. Папа и дядя Виктор были почти на двадцать лет старше своих жен. По-моему, их жены подружились. Я был слишком маленьким, чтобы грамотно оценивать ситуацию. Но в тот день, когда их похитили, они вместе ходили по магазинам.

Уинни много читала о похищении жен Волффов, но ей было важно выслушать Ларкина.

– Несмотря на то что мой отец и дядя заплатили выкуп, обеих женщин застрелили. Сейчас, спустя почти тридцать лет, думая об этом, я прихожу к выводу, что даже если бы вмешалась полиция, конечный результат был бы аналогичным. Мою мать и тетю убили. Их убийц так и не поймали.

– Поэтому вы все переехали в горы.

– Ну, не сразу. Волфф-Маунтин строился девять месяцев. До этого времени мы передвигались с личными охранниками, время от времени приезжая на новое место жительства. Дядя и отец хотели, чтобы мы постепенно привыкли к нашему новому дому. Они правильно поступили, потому что, окончательно здесь поселившись, мы, по существу, стали заключенными.

– Они боялись, что вас тоже похитят.

– Да. – Ларкин мрачно посмотрел на нее. – Мы все ужасно переживали. Удивительно, что мы вообще выжили и выросли и стали полноценными людьми. Мой отец и дядя несколько лет жили словно в оцепенении. Детьми занимались няни и воспитатели.

– Значит, вы обвиняете отца в том, что он вами не занимался?

Он грустно улыбнулся:

– Не занимайся психоанализом, Уинни. Правда гораздо страшнее. Девлин, Анна-Лиза и я были в восторге от переезда в горы. И еще мы чувствовали себя очень виноватыми, потому что возродились к жизни. Наша мать была истеричной алкоголичкой, которая нас била… – Он сглотнул и отвернулся на мгновение, делая вид, что смахивает сверчка, приземлившегося на руку.

Когда он снова посмотрел на нее, Уинни увидела в его взгляде столько горя, что ей захотелось плакать.

– Ты не должен говорить мне об этом, – прошептала она.

Он пожал плечами:

– Это было очень давно. Наша тетя Лора казалась нам святой. Когда мать напивалась, мы шли к тетке, которая жила по соседству, и она с нами нянчилась. В то время Анна-Лиза была еще совсем малышкой, а я еще не ходил в детский сад. Сильнее всего от матери доставалось Девлину.

– Но почему?! – воскликнула она, у нее заныло в груди. – Почему ваша тетя не вмешалась?

– Она была молода. Вероятно, она побаивалась мужа, который был намного старше ее. А может, тогда люди просто предпочитали закрывать глаза на чужие проблемы. Не знаю. Я знаю только одно: мне не удалось помочь моему брату и сестре, и я страдал от этого даже в детстве. Однажды ночью я проскользнул в спальню Девлина после того, как на него набросилась мать. Он прятался под одеялом, плакал и пытался заклеить пластырем ожоги от ее сигарет.

– О боже! – От ужаса у Уинни скрутило живот.

– Когда я заговорил с ним, он просто прогнал меня. Мы никогда не говорили о том, что происходило. Я должен был следить, чтобы Анна-Лиза не попадалась матери на глаза. И у меня получалось.

– Тогда почему ты считаешь, что не смог ей помочь?

– Маленькой девочке нужна мать. Я подгадывал время, когда мать была трезвой. Я причесывал Анну-Лизу и помогал ей надеть красивое платье. Я думал, что наша трезвая мать захочет поиграть с маленькой дочкой. Но она была слишком погружена в себя, чтобы вообще ее заметить. Анна-Лиза почувствовала, что ее отвергают. Она говорит, что многого не помнит, но я знаю, как сильно на нее повлияло отношение матери. Ей потребовалось очень много времени, чтобы научиться доверять людям.

– А твой отец не вмешивался?

– Недавно он сказал Девлину, что ни о чем не догадывался. Он много работал и редко бывал дома. Он просил у Девлина прощения. И мы вроде бы его простили. Но эмоциональный ущерб, который был нанесен нам троим, компенсируется не сразу. Мы уважаем нашего отца. Но между нами нет теплых дружеских чувств.

– Мне очень жаль. – Уинни не знала, что еще сказать. Ей хотелось плакать от сочувствия малышу Ларкину. Но не в присутствии взрослого Ларкина Волффа.

Глава 16

Ларкин вгляделся в лицо Уинни. Шелестящие листья отбрасывали на ее щеки пятнистые тени. Она сидела, поджав ноги, и он вспомнил, что в такой же позе увидел ее вчера в спальне.

Любуясь изящной красотой Уинни, он чувствовал, что испытывает к ней нечто большее, чем обычное вожделение. Бледная кожа, стройные руки и ноги, пышная грудь, красивые светлые волосы, завязанные в хвост, выбившиеся прядки вокруг лица.

Молчание затянулось, и Уинни склонила голову:

– Зачем ты мне об этом рассказал? Я не ожидала от тебя такой откровенности. Ведь мы познакомились совсем недавно.

Ларкин пожал плечами:

– Я хочу, чтобы ты знала, почему я одержим ответственностью. Только последние два года, когда Девлин и Анна-Лиза наконец создали счастливые семьи, я почувствовал, как с плеч упал тяжелый груз. И это чувство мне нравится. Невыносимо видеть, как страдают любимые люди. Я пытался им помочь, но у меня ничего не получалось. Я не смогу пройти через это снова. А долгосрочные отношения с женщиной подразумевают ответственность.

– Ты не должен ничего мне объяснять.

– Может, и не должен. Но я хочу, чтобы между нами не было недомолвок.

– Спасибо тебе, – сказала Уинни, опустив взгляд.

Он сел рядом с ней:

– Сегодня слишком хороший день, чтобы грустить. Надеюсь, я не испортил тебе настроение.

Она поморщилась:

– Не испортил. Но я не могу не сопереживать тебе.

– Ты сама пережила довольно страшную потерю. И ты восстановилась.

– Я надеюсь.

Уинни была сдержаннее обычного. Ларкин задался вопросом, осуждает ли она его за неудачи, или думает о том, не унаследовал ли он материнские недостатки. Он взял ее за подбородок: