Елена Арсеньева - Дамы плаща и кинжала (новеллы)
Впрочем, до победы еще предстояло дожить. А деньги Ласточке нужны были сейчас.
Пошарив по сусекам, Шевчуки дали Лиде полторы тысячи — все, что было, да еще жена Ивана Яковлевича вынула последнюю «захованку» — две золотые монеты по пять рублей, подарок матери на свадьбу:
— На всякий случай, Ласточка!
Две с половиной тысячи марок дал Руднев. Мария Левантович не выложила ни гроша — только всхлипывала и очень осторожно рвала свои густые, черные волосы. Она даже в слезах, даже в отчаянии оставалась красавицей.
Лида смотрела на нее с отвращением.
«Ишь-ка, не зря, выходит, Ласточка Марийку терпеть не могла, — удивился Шевчук. — А я думал — бабство. Вот тебе и бабство. Лида как чувствовала беду!»
Она и впрямь как чувствовала беду… только не эту. Эта была не беда, а так… мелкая неприятность.
Наконец к отъезду все было готово. Наутро Шевчук запряг лошадь, поехал к Евгению и Георгию Проволовичам, погрузил на телегу чемоданы, в которых находились рация и питание, потом забрал багаж Александры Питкевич и заехал за вещами Лиды к Марии Левантович.
Лида и Александра Георгиевна пошли на станцию пешком, а по пути Питкевич завернула в комендатуру, проститься со своим бывшим боссом. Ох и натерпелась страхов Лида, ожидая ее на перекрестке… Однако «тетушка» явилась очень веселая и рассказала, что комендант прямо при ней позвонил начальнику станции и приказал встретить «фрау Питкевич» с семьей и посадить в первый же воинский эшелон, который проследует на запад.
Стоило «фрау Питкевич» с Лидой появиться на станции, как к ним навстречу вышли два солдата, почтительнейшим образом сгрузили с телеги вещи (в том числе и чемоданы с питанием и рацией) и отнесли в вагон.
И они уехали…
Теперь с передачей разведданных группы Шевчука дела обстояли похуже. Связная Елизавета Сташевская курсировала между отрядом Самсоника и Бобруйском, оставались в Осиповичах и две радистки с радиостанциями, однако в начале апреля 1944 года фашистам удалось запеленговать их передатчики и арестовать. А главное…
Но не будем забегать вперед — пока на дворе еще декабрь 1943-го. И Ласточка только что «прилетела» в Брест.
А между тем ее фантастическое везение начало ей изменять. Но это проявлялось не сразу. А пока…
В пути «племянница» с «тетушкой» познакомились с милой, очень грустной женщиной по имени Мария Каленик. Она возвращалась в Брест из Минска, куда ездила навестить больных родителей. Мария была вдовой: ее мужа, начальника брестского отдела НКВД, гитлеровцы расстреляли в первые же дни войны. Марию пощадили: у нее случились преждевременные роды, она была едва жива, и, может быть, немцы решили, что вдова энкавэдэшника и так умрет. Но она выжила. Дом их был разбомблен, и Мария с дочкой поселилась у своих родственников Григоруков на улице Едности (то есть Единства). Это был тихий район, и Мария пригласила новых подруг (разумеется, сначала она и знать не знала, кто они такие, просто почувствовала к ним неясное расположение) поселиться поблизости от нее, на улице Граевской.
Познакомившись с Григоруками, Лида сразу поняла, что нашла себе в Бресте надежных друзей и помощников. Они были насквозь советскими, да и не только в этом дело: немцев, захватчиков, ненавидели люто и только и искали, куда бы приложить свои силы. Им уже случалось оказывать кое-какие услуги местным подпольщикам, поэтому они охотно позволили Лиде разместить на своем чердаке рацию и сделали свой дом радиоквартирой Ласточки.
Наконец-то настал день выхода на связь с Центром. Лида отстучала свои позывные:
— Я здесь, я Ласточка! Я прилетела в Брест!
Но вместо ответа в наушниках раздалось только легкое потрескивание. Батареи отсырели!
Это было то, чего она боялась больше всего на свете. Нет связи с Центром — значит, нет явок в Бресте: ведь ей должны были из Москвы указать, с кем здесь работать. Одна, получается, она совершенно одна!
Выход оставался единственный: искать связи с местными партизанами. И вот тут-то Лида поняла, как ей повезло, что она подружилась с Григоруками. Спиридон Сергеевич знал нескольких «маяков» — партизанских связных из деревни Сахновичи. Лида написала письмо, которое следовало передать командиру отряда. И стала ждать.
Однако ожидание связи затянулось.
Лида делала в это время все, что могла. Во-первых, она очень удачно устроилась на работу: уборщицей в квартиру шефа железнодорожной столовой герра Мозера. Заодно убиралась и в столовой. И получила пропуск для бесплатного проезда по всем направлениям Бресткого узла. Это был просто подарок судьбы, тем паче что Мозер не нагружал свою маленькую горничную работой. Долговязый ариец с ледяными голубыми глазами и странно смуглым, словно бы навечно загорелым лицом насмешливо звал ее kleiner Vogel, маленькая птичка, и поначалу Лиду, одним из позывных которой было именно «Птица», бросало от этого Vogel то в жар, то в холод. Но потом она привыкла и знай лукаво улыбалась своему шефу: «Маленькая-то я маленькая, да ты даже и вообразить не можешь, какая удаленькая!»
Кроме того, Лида организовала небольшую, но действенную агентурную группу, которую обучила быстро и точно различать рода вражеских войск по форме и петлицам, определять виды замаскированного вооружения, наносить условными знаками на бумагу расположение частей и так далее. Нина, дочь Григорука, которая работала переводчицей на станции Брест-Центральный, собирала сведения о движении поездов южного направления. Ее подруга Александра Шиш, переводчица пересыльного пункта, давала информацию о немецком гарнизоне. Переписчик вагонов Николай Кирилюк собирал сведения о движении поездов в восточном и западном направлениях. Анна Клопова, мать двух маленьких детей, сообщала о передвижении гитлеровских войск по Московскому шоссе.
И все эти бесценные, так нужные в Москве сведения оставались без применения, потому что рация по-прежнему не работала!
А между тем Михаил Чернов, командир диверсионной группы, письмо Ласточки получил… Однако оно показалось ему подозрительным. От конверта почти ничего не осталось, а содержание было слишком откровенным. Не провокация ли?
Чернов передал через связного Лиде вызов на личную встречу. И вот в январскую метель она поехала на хутор близ деревни Новосады.
Чернов потом вспоминал об этой встрече так:
«Зашли в дом. В углу на кровати, свернувшись в клубочек, лежала девушка. Услышав шум, она быстро вскочила, а потом, пятясь, стала медленно опускаться на постель. Ее напугала наша сборформа, к тому же на моем ординарце был зеленый немецкий китель. Мы долго беседовали с ней, вернее, допрашивали ее. Дело в том, что как раз перед этим к нам в расположение пробрались две молоденькие диверсантки. В косе одной из них были обнаружены ампулы с ядом… Поэтому ухо приходилось держать востро. Но Лида говорила о себе так искренне, так убедительно, что ледок недоверия постепенно стал таять. Нас, мужчин, больше всего покорила ее храбрость, неуемная энергия, заключенная в этом маленьком человеке, рискнувшем в пургу, в мороз преодолеть многие километры, преодолеть по настойчивому велению своей собственной совести. Ведь других командиров у нее не было…»
