Маргарет Мур - Двенадцатый день Рождества

Она говорила и говорила — и наконец сказала то, что больше всего интересовало Жизель:

— Знаешь, где твой Бакстон? Не хотела тебя огорчать, но от слуг я узнала, что он уехал ужинать в деревенскую харчевню, а на рассвете собирается покинуть замок. По-моему, он ведет себя довольно странно. Зная его очень недолгое время, я была о нем совсем иного мнения, дорогая… — Не дождавшись никакой реакции от подруги, она добавила: — Не понимаю, почему ты грустишь, Жизель. По мне, так ты должна вознести молитвы Господу за то, что избавлена теперь от необходимости выходить за него замуж!

Превосходная игра актеров не развеселила Жизель. Через час после завершения очередной пантомимы Сесилия, внимательно следившая за подругой, заявила, что устала, и Жизель, одарив ее благодарной улыбкой, поднялась вместе с нею наверх, пожелала спокойной ночи и прошла в свою опочивальню.

Там ее уже ждала Мэри. Жизель с полным безразличием дала горничной раздеть себя. Было около полуночи. Девушка отпустила Мэри, напоследок велев разбудить себя на рассвете и напомнив, что завтра — Крещение, двенадцатый день Рождества, а значит, праздники и связанная с ними суматоха скоро закончатся.

Очень хотелось выспаться, но несколько гостей, в том числе и сэр Майлс Бакстон, намеревались выехать пораньше, если позволит погода, а Жизель желала проследить, чтобы их отъезд прошел как следует.

Лишь только Мэри оставила ее, Жизель медленно подошла к небольшому туалетному столику, на котором лежали ее черепаховые гребни. Еще с порога ей бросился в глаза высокий предмет, накрытый покрывалом с приколотой к нему запиской, но проявлять любопытство в присутствии горничной, как бы хорошо Жизель к ней ни относилась, не позволяло врожденное достоинство.

Жизель отколола кусочек тонкого пергамента и прочитала: «Последний подарок. Дайте им свободу, о которой так мечтаете сами. Майлс Бакстон». Сняв покрывало, Жизель увидела красивую витую клетку; две горлицы, едва на них упал свет от факелов, начали тихонько ворковать.

Девушка долго смотрела на них, потом вновь перевела взгляд на пергамент. Не угадать смысла того, что Майлс вложил в свою краткую записку, было невозможно.

Он дает ей свободу… он подтверждает, что отказывается от помолвки с нею, как того желает она сама.

Желает ли?..

Очнувшись от задумчивости, Жизель снова накрыла клетку покрывалом, и горлицы, оказавшись в темноте, перестали ворковать. Потом она подошла к окну и уставилась вниз, на заснеженный двор. Несколько часовых скучали на зубчатых крепостных стенах. Сейчас, в такое позднее время суток, проявлять бдительность им было ни к чему. Замок тихо отходил ко сну, вокруг царила тишина…

А Жизель все стояла у окна, терзаясь противоречивыми мыслями. Не она ли с упорством, достойным лучшего применения, все время отказывалась от свадьбы с Майлсом Бакстоном? Не она ли неоднократно провозглашала свое стремление хоть на несколько лет сохранить независимость? Ох уж эта пресловутая независимость…

Вдруг ее внимание привлекла фигура человека, который вышел из замка и направился к конюшне.

Она сразу же узнала эту походку. Эту горделивую осанку. Ни секунды не задумываясь о достоинстве, с коим подобает вести себя благородной девице, она набросила на плечи накидку и выскочила из опочивальни, в последнюю секунду схватив клетку с птицами.

В конюшне было тепло. Майлс тихо затворил за собою тяжелую дверь и с удовольствием вдохнул знакомые запахи конского пота, сена и седельной кожи.

Его жеребец приветствовал хозяина радостным ржанием, но Майлс, погруженный в невеселые мысли, не обратил на него внимания.

Он совершил непростительную ошибку. Нельзя было возвращаться сюда, со вздохом подумал он, нельзя было снова встречаться с прекрасной Жизель Уотертон.

Он любит ее. Он уважает ее. Она ему нужна… нет, просто необходима!

Самым убедительным доказательством истинности его чувств послужило утомительное путешествие с Сесилией Ловен. Чем дольше Майлс находился в ее обществе, тем сильнее убеждался в том, какая глубокая пропасть разделяет Жизель и всех остальных девиц высшего сословия, с которыми Майлс встречался ранее, — жеманных, глупых, притворно беспомощных и непомерно болтливых!

Ну почему он вел себя с нею так надменно? Почему задирал нос, ставил какие-то идиотские условия? Будь он умнее — держался бы деликатнее, терпимее. От него требовалось не так уж много — просто постараться выслушать ее, вникнуть в ее проблемы, понять, что она всего лишь боялась ущемления своих прав, что опасалась утратить в супружестве собственное «я».

Неужели не мог он подождать пару месяцев и лишь потом объявить о помолвке, раз Жизель так просила об отсрочке? За это время она смогла бы привыкнуть к нему и — как знать? — оценить его достоинства…

Так нет же! В своем нетерпении он потерял все — и теперь ему оставалось лишь горько сожалеть об утраченном. Настолько горько, что он просто не мог находиться рядом с Жизель, зная, что эта чудесная девушка никогда не станет его женой. Лучше всего уехать отсюда пораньше, прямо на рассвете, чтобы больше не видеть ее. Вот почему он поужинал в харчевне и теперь решил переночевать в конюшне, а на заре — даже если метель не утихнет — покинуть замок и постараться забыть о Жизель.

Интересно, поняла ли она смысл его последнего подношения, задумалась ли хоть на минуту, чего оно стоило ему, Майлсу?

С этими мыслями Бакстон подошел к стойлу своего жеребца, вытащил из седельной сумки две простыни и стал устраивать постель на куче сухой душистой соломы. Потом накинул сверху свой плащ. Когда все было готово, Майлс потрепал коня по холке и расстегнул камзол.

И тут заскрипела дверь, и в лунном свете он увидел, как в конюшню скользнула хрупкая фигурка, прижимающая к груди какой-то предмет.

— Жизель? — не веря своим глазам, едва слышно выдохнул Майлс.

Сердце рыцаря заколотилось с такой бешеной силой, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Никогда еще Жизель не была так прекрасна, как в эту минуту. Длинные распущенные волосы, чуть присыпанные снегом, струились по плечам серебристым водопадом, стройное тело окутывала меховая накидка, наподобие королевской мантии.

Голова Майлса пошла кругом, ноги словно налились свинцом. Лицо его исказила гримаса смятения и крайнего изумления. Что привело ее сюда в этот час, совсем одну? Он озадаченно нахмурился.

— Я очень хотела поговорить с вами, а вы… вы не пришли на вечернюю трапезу, — тихо проговорила Жизель, и, когда она подошла ближе, Майлс понял, что за предмет прижимает она к груди.