Элис Детли - Мой принц

Оливер проснулся, когда в комнате уже совсем стемнело. Маленький ночник на тумбе рядом с кроватью едва рассеивал мрак. Светящиеся стрелки на циферблате часов показывали начало первого часа нового дня. Оливер прислушался к слабым отголоскам пережитого приступа боли и вспомнил то, что ему предшествовало. Он снова закрыл глаза. В этот момент дверь его спальни открылась и к постели подошла Кэтрин. Стараясь дышать ровно, он почувствовал, что она склонилась над ним, затем осторожно поправила накрывавший его плед. Потом печально вздохнула. Оливер плотнее прикрыл веки. Больше всего его пугало в этот момент, что она догадается о его притворстве. Ему вспомнилось детство, когда он вот так же притворялся, не желая, чтобы мать узнала, с каким нетерпением он ждет ее возвращения. Как правило, от нее пахло вином и резкими духами. Иногда он слышал шепот и понимал, что мать вернулась домой не одна. Когда мать уходила из детской, он долго плакал в подушку, пока не засыпал.

Наконец Кэтрин ушла к себе. Оливер выждал немного, открыл глаза и лег на спину. Почему он повел с ней себя так же, как когда-то вел себя с матерью? Страх или нежелание дать волю чувствам, которые он испытывает к этим двум женщинам? Но если мать предала его, как он считал тогда в детстве, то Кэтрин ни в чем перед ним не провинилась. Да, он был ее Любовником, теперь он все вспомнил. Так, может, чувство собственной вины перед ней всему причиной? Оливер смотрел в темный проем окна, где среди ветвей запуталась яркая одинокая звезда. Одиночество… Всю жизнь, начиная с детства, он чувствовал себя одиноким, изгоем общества. Сколько лет он боролся за достойное положение в этом обществе. Он многого добился, но не изжил одиночества. Более того, он охранял его, как драгоценную реликвию, холил и лелеял. Одиночество было его неприступной крепостью. Ни одна женщина не сумела взять эту крепость. Встреча с Кэтрин внесла сумбур в его устоявшуюся жизнь. Он хотел ее, но не хотел разрушать своей крепости, расстаться с одиночеством. Только сейчас он начал понимать, что встретил женщину, так же стойко, как и он, охранявшую собственное одиночество. Одиночество и независимость стали для них синонимами. Однако ради него она поступилась своей независимостью, подчинилась ему как раба. Почему раба? Может быть, просто как любящая женщина? А он по-прежнему защищает свое право на независимость и одиночество. Вот откуда это жгучее чувство вины и стыда у него.

Им овладело беспокойство, он сел на кровати и спустил ноги. Оказывается, он так и проспал одетым. Оливер встал, застегнул ремень брюк и подошел к распахнутому в сад окну. Повеяло приятной прохладой, в голове прояснилось. Наступал новый день, и чувство обновления вызвало у него новые мысли. Он вспомнил ангельский лик, явившийся ему, когда он впервые вынырнул из забытья. Кэтрин… Сколько времени она потратила на него, сколько любви и терпения! Чем он сможет отплатить ей за такую удивительную любовь? Как такая глупость могла прийти ему в голову?! Разве можно чем-то отплатить за любовь кроме любви? Для этого ему понадобится еще какое-то время, чтобы разобраться в себе, в своей жизни.

Оливер расстегнул до конца рубашку и подставил грудь освежающему потоку ночного воздуха. Хорошо бы сейчас прогуляться вместе с Кэтрин по саду. Он обнял бы ее за талию, и их бедра тесно соприкоснулись бы. Приступ острой тоски и желания овладел им. Перед глазами возникло соблазнительное в своей нежной обнаженности тело Кэтрин. Оливер представил, как целует ее грудь, как гладит атласную кожу и вдыхает аромат ее пушистых светлых волос. Голова закружилась. Он больше не мог находиться в этой комнате, где еще гнездилась болезнь в виде упаковок с лекарствами на специальном столике, в виде односпальной кровати, на которой он провел столько дней, когда над его головой, возможно, страдала от одиночества самая прекрасная в мире женщина.

Он вышел в коридор, дошел до лестницы, ведущей наверх, и здесь решительность изменила ему. С какой стати он решил, что Кэтрин дожидается его в своей спальне? Прошло достаточно времени с тех пор, как они в последний раз были вместе. И все это время она видела перед собой беспомощного инвалида, а не любовника. Ее чувство к нему могло измениться. Это раньше он не давал себе труда задуматься над тем, что она испытывает к нему, что думает о нем. Ему было достаточно, что она страстно отзывается на его ласки, что она великолепный партнер в любовных играх. Если хорошенько вспомнить, как он вел себя тогда, то иного определения, чем любовная тирания, его поведение с Кэтрин не заслуживает. Оливер сел на ступеньку и спрятал лицо в ладонях. Что он наделал?! Внезапная слабость растеклась по его телу. Не хватает только расплакаться, подумал он, когда стало невозможно дышать от подступавших рыданий. Ты уже давно не мальчик.

Мысли об Оливере не давали Кэтрин заснуть, несмотря на усталость. Надо уговорить его съездить в клинику, решила она. И если Майкл Вуд посоветует пройти обследование, уговорить его там остаться. Лучше бы он остался здесь с нею. Она могла бы утром отвозить его туда, а вечером забирать домой. Успокоившись на этом, Кэтрин стала погружаться в сонную дремоту, когда ей послышалось, что внизу кто-то ходит. Она подняла голову от подушки и прислушалась. Шаги смолкли у лестницы, которая вела к ней. Кэтрин встала с постели и приоткрыла дверь. В доме было тихо, но ее не покидало ощущение, что кто-то затаился на лестнице. Босиком спустившись на несколько ступенек, она заглянула через перила. Было темно, но в этой темноте она явственно различила фигуру сидящего на ступенях мужчины. Оливер! Почему он сидит на лестнице? Ведь совсем недавно она заходила к нему и убедилась, что он спокойно спит. Встревоженная происходящим, Кэтрин, как была в легкой ночной рубашке и босиком, сбежала вниз. Он сидел, уткнувшись лицом в ладони, раскачивался из стороны в сторону и что-то бормотал, как безумный.

– Оливер, милый! Что случилось? – Кэтрин опустилась на колени и обхватила его руками, словно так могла защитить его от новой напасти. Он перестал раскачиваться и затих. Она провела ладонью по его отросшим за время болезни волосам. – Скажи мне, что с тобой? – чуть не плача, взывала к нему Кэтрин.

Большого мужества потребовалось от Оливера, чтобы поднять к ней залитое слезами лицо. Кэтрин увидела близко-близко только его глаза, и сердце в ней перевернулось.

– Милый, милый! Все будет хорошо, ты поправишься. Я уверена в этом. Ты станешь прежним, вернешься к работе. – Ладонями она вытирала его мокрые щеки.

Оливер молча смотрел ей в глаза.

– Поцелуй меня, – неожиданно попросил он.

Только сейчас Кэтрин заметила, что дрожит, потому что забыла накинуть халат. Но все отступило на задний план под умоляющим взглядом Оливера, чьи страдания были невыносимы для нее. Она склонила голову и робко коснулась губами его рта. Он не ответил, тогда она обвела кончиком языка его губы и почувствовала, как они дрогнули. Его ответный поцелуй был нежным и сладостным. Забытое чувство радости поднялось в ней. Поцелуи Оливера становились все более глубокими и продолжительными, они согревали ее. Дрожь у Кэтрин прошла, уступив место жаркому желанию. А он упивался нежным дыханием Кэтрин, жадно прильнув к ее губам, как приникает к источнику живительной влаги измученный жаждой путник. С каждым глотком Оливера покидала слабость, словно и впрямь с дыханием Кэтрин он пил живую воду. Обняв в темноте ее голые плечи, он обнаружил, что на ней ничего нет, кроме легкой ночной рубашки с тоненькими бретельками.