Лора Брантуэйт - Шепот моего сердца

Но притворяться, что спишь, можно перед кем угодно, только не перед собой. Йен распрощался со своим сладостным сном. По привычке он рывком поднялся на постели — и повалился обратно на койку, до такой степени закружилась голова. К горлу подкатила тошнота. Ясно. Похоже, с зарядкой и ледяным душем придется повременить.

Принесли какой-то невразумительный завтрак. Йен поел из чувства долга перед собственным телом: нужно же ему откуда-то брать силы на реабилитацию. Ему зачем-то поставили капельницу. Йен смотрел, как медленно, но непрерывно и странно беззвучно срываются вниз ровные капли. Этот процесс успокаивал, но, к сожалению, не мог вытеснить из головы роившиеся там мысли.

Йен думал о Карен и о Кэрол. Удивительно — такие похожие и в то же время такие разные имена. А женщины — совсем разные. Раньше ему и в голову не приходило сравнивать кого-то с Кэрол, но сейчас это даже не казалось кощунственным. Неужели он так сильно изменился? Или изменилось его отношение к жене? Нет, он по-прежнему любил ее и тосковал без нее. Но как же так получилось, что он подпустил к себе другую, вовсе не похожую на нее женщину?

Хм. Подпустил… Йен усмехнулся. Как будто она этого искала. Нет, ей ведь всего только нужно было от него — несколько минут разговора и номер телефона. Карен честно все сказала. В ее искренности он не сомневался.

Вот только получилось совсем иначе. Он не только подпустил ее близко-близко, но еще и отпускать не хочет.

Йен прислушался к себе: не было и тени того ощущения неправильности и ненатуральности, которое преследовало его в отношениях с последней любовницей. Наоборот… Все происходило будто само собой, естественно и… хорошо.

Но не предательство ли это? Память — такая тонкая материя, так легко ею поступиться, ее разорвать, но что с ним будет, если это свершится?

И что он может дать этой девочке, которая, впрочем, уже не ребенок, и ей нужно больше, чем он, выжженный своей болью изнутри, может ей дать… Не станет ли он мучением для нее? Йен знал, что на настоящую любовь способны не все. Карен способна, он был почти уверен. И как она будет себя чувствовать, если рядом с ней будет он, свято хранящий в сердце образ умершей женщины?

Йен усмехнулся: надо же, как все серьезно. Третий день знакомы. А он уже просчитывает возможные варианты развития отношений. Причем все — с уклоном в одну сторону. Карен, может быть, даже посмеялась бы над его основательным подходом.

Нужно время, чтобы понять.

Итак, на одной чаше весов в его душе — верность прошлому, упрямая, фанатичная любовь-память к жене. На другой — зыбкое теплое чувство к едва знакомой девушке. Йен пообещал себе не предпринимать больше никаких шагов, пока чаша не качнется в какую-то сторону.

Карен проснулась с предвкушением праздника, какое бывает утром в сочельник или в день рождения. Ей казалось, что жизнь уже приготовила для нее какой-то подарок, вот только развернуть его пока нельзя. Но это же и чудесно, потому что можно без конца фантазировать, что скрыто в большой коробке с пышным бантом. Коробки, этого материального подтверждения существования сюрприза, по правде говоря, тоже пока не видно, но это означает только, что ее до поры до времени спрятали.

Она перекатилась на живот, протянула руку и нашарила на столике телефон. Блаженно улыбнулась: во-первых, еще только десять пятнадцать, а это значит, что впереди еще долгое и прекрасное воскресенье, а во-вторых, вот же она, «коробка» — два сообщения от Йена. Карен перечитала их. Всего девять слов. Короткие фразы. Без лирики. Но Карен знала, что по-другому с ним и быть не могло.

Он обещал позвонить.

Она ждала. Карен никак не могла отделаться от мыслей о нем. Она постоянно ощущала «присутствие» Йена — он был не рядом, но где-то определенно был. Она пыталась представить, о чем он думает, чем занимается… Да, выбор у него невелик. Наверное, спит. А что ему снится?

Время от времени она ловила себя на том, что улыбается.

Но он не звонил. В три Карен стала беспокоиться. В половине пятого — злиться. И в шесть он не позвонил тоже.

Карен казалось, что какой-то механизм в ее жизни дал сбой. Чем больше она старалась не думать о Йене и не ждать его звонка, тем навязчивее становилось желание услышать его голос. Чем сильнее становилось желание, тем острее было разочарование от того, что он молчит.

Она пыталась занять себя чем-нибудь: смотрела какой-то фильм (не запомнила его названия), разгадывала кроссворды, даже взялась вязать шарф. Не помогало. Около восьми она пообещала себе никогда больше не думать о Йене Рэндоме. Ложась спать, не сдержалась и поревела в подушку. Отчаяние и обида были глубоки, как колотая рана. Подумать только, завтра снова все встанет на свои места. Опять — беспросветность, от которой хочется грызть пальцы и выть. А Йен… В чем он виноват? Он же ничего ей не должен. Мало ли что и кому мы обещаем в минутном порыве.

Понедельник — день тяжелый. Во всех отношениях. После краткой свободы возвращение в неволю кажется особенно горьким. Еще, помнится, Том Сойер сокрушался об этом. Карен сегодня понимала его, как никогда. Прошедшие выходные казались ей сном, прочитанным рассказом (с открытым финалом), фильмом про чужую жизнь (без хеппи-энда). Она даже немножко поплакала — а это с ней случалось по утрам, когда особенно тоскливо становилось от предстоящих днем испытаний, но на этот раз вовсе не из-за того, что не хотела ни видеть, ни слышать, ни тем более бегать по поручениям миссис Филлипс.

Про Йена Карен твердо решила не думать. Еще вчера. Но чем больше себе что-то запрещаешь, тем сильнее соблазн. И Карен «передоговорилась» с собой: не фантазировать о будущем. Только вспоминать. Но от этого легче не становилось.

Наличие горячей воды в кране она всегда считала доброй приметой, и в другой раз непременно загадала бы что-нибудь хорошее на день. Например, что миссис Филлипс уйдет на час раньше, чтобы успеть к стилисту перед ужином с мужем. Или на полтора часа. Иногда срабатывало. Но сегодня Карен было безразлично, сидеть ли за рабочим столом восемь часов или все двенадцать. Все равно в ее жизни уже ничего кардинально не изменится.

На волне нечеловеческого спокойствия, рожденного из этой пессимистичной установки, Карен мало того что позволила себе не бежать до метро сломя голову, а еще и зашла — именно зашла — в бистро позавтракать.

Первое, что она увидела в приемной, были широко распахнутые глаза Мишель. Мелькнула мысль: «Меня что, уволили, а предупредить забыли?» Вторым стал букет кроваво-красных роз на ее собственном столе.

Карен замерла, оценивая обстановку.

— Это что? — Она медленно кивнула на букет.