Лора Брантуэйт - Шепот моего сердца

И в этот момент в пустоте появилась мысль о Йене.

Карен показалось, что она — манекен, и Майк целует бесчувственные пластиковые губы. Манекену все равно. А ей, Карен, больше всего хочется провалиться сквозь землю — о нет, в лифте это слишком опасное желание — или узнать, что делает и о чем думает сейчас Йен.

Майк отстранился: видимо, тоже почувствовал, что держит в объятиях безжизненную куклу. Заглянул вопросительно ей в глаза: что не так?

— Прости, — проговорила Карен тихим, каким-то шершавым голосом. — Я… нехорошо себя чувствую.

— Это ты извини, мне самому следовало подумать, почему ты такая бледная.

Карен не стала уточнять, что бледность — это ее нормальное состояние.

Лифт наконец-то остановился на нужном этаже.

Майк проводил ее до дверей. Карен нашарила в сумке ключ.

Он осторожно взял ее за подбородок:

— Знаешь, давай ты как-нибудь в другой раз угостишь меня кофе. А сейчас ляжешь спать и хорошенько выспишься.

Карен благодарно улыбнулась. В душе шевельнулось острое чувство вины перед этим парнем. Надо же, потратил на нее целый вечер, а ведь мог бы гораздо более «продуктивно» провести время с какой-нибудь нормальной девчонкой.

— Спасибо. За все. С меня причитается.

— Осторожнее в выражениях: у меня есть твой номер.

— Ой, боюсь, боюсь…

— Ладно. — Он потрепал ее по плечу. — Поправляйся. Я позвоню. И вообще — романтично все получилось. Я про эскалатор и про сегодня. Пока.

Его ботинки застучали по лестнице.

Карен не с первого раза попала в замочную скважину: рука отчего-то дрожала. На этот раз войти удалось без проблем — ключей в двери никто не оставил.

Как там говорится: отрицательный результат — тоже результат? Эксперимент показал, что парень, который еще два дня назад вызвал у нее живейший интерес, сегодня оставил ее абсолютно равнодушной. Ни эмоционального, ни интеллектуального, ни сексуального отклика. Возможно, он при ближайшем рассмотрении оказался вовсе не тем, кто ей нужен. Может быть, дело в ней, в ее «замороженности». Но вчера ведь этой замороженности и в помине не было! С Йеном все было по-другому. Значит…

Значит, дело в Йене.

«Нашла себе друга, который отбивает охоту общаться с мужчинами одним фактом своего существования?» — съехидничал внутренний голос.

— Вот, наверное, Йен бы повеселился, если бы узнал, что я отшила парня из-за того, что это не он прислал мне сообщение! Хотя при чем тут сообщение? Дело же в желании… или в нежелании.

Подозрительно, насколько это «нежелание» (всего чего угодно) влияет сейчас на ее жизнь. Хотя нет. Переброситься парой слов с Йеном Карен не отказалась бы.

7

Впрочем, Йен отвечал ей взаимностью. И чем сильнее ему хотелось услышать ее, а еще лучше увидеть, тем острее он осознавал, что предпринимать какие-то шаги в этом направлении не станет.

Он и так не мог себе до конца простить того, что по неосторожности — а как иначе обозначить это, он не знал — позволил себе написать ей коротенькое сообщение. И потом еще одно — в ответ на ее реплику. Но когда пришла сиделка, объявила, что пора спать, и выключила свет, его буквально скрутило от пронзительного чувства одиночества. Ему вдруг стало казаться, что единственное, что есть у него сейчас хорошего — это букет гербер на прикроватной тумбочке. И Йену почти невыносимо, до дрожи, до помутнения в глазах захотелось, чтобы эта странная девушка Карен каким-то чудом оказалась здесь. Он знал, что это невозможно. Что сегодня она не приедет, что не позвонит, что, наверное, забудет о нем через пару дней или будет вспоминать, как о забавном приключении… Он обещал позвонить ей сам, но стоит ли?

Лежать было тоскливо, а подняться он пока еще не мог. И дело, увы, не в том, что доктор Морган велел соблюдать постельный режим. Иногда Йену казалось, что все это только хуже сказывается на его состоянии. Он належался уже на всю оставшуюся жизнь.

А тут еще эти не проясненные отношения с Карен, которые и прояснить-то не представляется возможным. И при этом ситуация становится слишком серьезной. Еще неделю, да что там, три дня назад он знать не знал о существовании особы по имени Карен Норфолк и был уверен, что с интересной женщиной на улице — просто на улице, рядом с перекрестком — познакомиться нельзя в принципе.

Судьба внесла некоторые поправки в его картину мира.

И девушка, которой еще вчера утром в его жизни не было, одним своим сумасшедшим появлением смешала, поставила все с ног на голову и стала для него…

Вот кем или чем она для него стала, Йен не знал. Никогда не сталкивался с проблемой бедности собственного словарного запаса, а тут — нет нужного слова, и все.

Признаться себе в том, что она ему понравилась как женщина, Йен не мог. Категорически. Да и о чем речь — они знакомы считаные часы, он о ней почти ничего не знает, и она — совершенно не его тип женщины! Ей нужен какой-нибудь мальчишка, желательно мальчишка бойкий, потому что сама она при всей своей непосредственности робкая и мягкая. Нет, бойкий мальчишка может, пожалуй, причинить ей боль… Ах черт, да какая разница?! Нашел чем заняться: подбирать виртуальную партию для новой знакомой!

С ней хорошо и просто. Она, ничего особенного не делая, расцвечивает его мировосприятие новыми красками. С ней легко быть таким, каким со всеми остальными — сложно, неудобно, страшно. Может быть, собой?

Она — всего лишь секретарша при взбалмошной начальнице. Она живет в комнате за восемьсот долларов в месяц. Хорошо хоть не на чердаке. Она может оказаться совсем не такой, какой он ее видит. Вдруг у нее какое-нибудь редкое расстройство, которое заставляет ее время от времени делать глупости? Нет, стоп, хватит бредить. Просто она ищет выход из сложившейся ситуации. Не хочет быть мышью в мышеловке. Она по первому звонку примчалась в больницу к почти незнакомому человеку. Она рассказывала ему про свою любимую куклу и первую поездку в скаутский лагерь. Она принесла ему герберы.

Когда томительно долгий день для Йена наконец закончился и он погрузился в сон, эти герберы ему снились. Потом снилось что-то еще, он не запомнил. Но под утро к нему в сны, как он для себя это именовал, пришла Кэрол. Давно не приходила. На ней было желтое платье, какого он не помнил, и она была спокойна. И Иену страшно не хотелось открывать глаза, потому что вне сна его ждал мир без нее.

Но притворяться, что спишь, можно перед кем угодно, только не перед собой. Йен распрощался со своим сладостным сном. По привычке он рывком поднялся на постели — и повалился обратно на койку, до такой степени закружилась голова. К горлу подкатила тошнота. Ясно. Похоже, с зарядкой и ледяным душем придется повременить.