Джеки Браун - Лучшая из лучших

Саймон сглотнул:

— Извращенец.

— Он настоящая змея, хотя и безумно красив.

— Итак, ты ему отказала, да?

— Я, возможно, буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь, но я ему отказала. Мне повезло. Если бы он пошел со мной на встречу выпускников, стал увиваться бы вокруг какой‑нибудь другой женщины.

Какой бы ни была настоящая причина, Саймон не собирался с ней спорить.

— Я рад.

— Да, и мне не с кем пойти на вечер встречи выпускников.

Она принялась теребить распущенные волосы, подняла их наверх, потом опустила руки, и волосы упали ей на плечи огненно‑рыжим каскадом. Саймон отвел взгляд от ее волос до того, как его одолели фантазии, и сосредоточился на ее босых ногах.

— Ты не снимала туфли, пока не разошлись все гости. Это рекорд.

Она улыбнулась и размяла ноги, пошевелив пальцами с ногтями медного оттенка. Он сглотнул. Черт бы побрал его фантазии. Они не дают ему покоя.

— Но теперь я за это расплачиваюсь, — произнесла она.

— Позволь‑ка!

Он понимал, что совершает чистое безумие и будет об этом сожалеть. Саймон поставил стул перед Хлоей и сел на него. Взяв ее стройную ногу, он начал массировать ступню. Хлоя закрыла глаза, выражение ее лица стало восторженным. Услышав ее стон, он едва не потерял рассудок.

— У тебя золотые руки, — сказала она.

— И это я еще не стараюсь.

Она открыла глаза. Оба молчаливо смотрели друг на друга, молчание затягивалось. Все это время Саймон продолжал массировать ее ногу, поднимаясь выше.

— Вторую тоже нужно помассировать, — прошептала она.

Он последовал ее указанию.

— У тебя такая мягкая кожа. — Он поглаживал ее икру. — Как шелк.

— Я… Я… пользуюсь лосьоном после душа, — сказала она.

Саймон и не предполагал, что когда‑нибудь услышит ее прерывистое дыхание.

— Увлажняющим лосьоном.

— Мне придется это запомнить. — Теперь прерывисто задышал он. — Ты намазываешь его… везде?

— Все тело.

— Должно быть, на это уходит некоторое время.

— Угу. Если все делать правильно. — Она обхватила столешницу с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Взглянув на них, Саймон понял, что действует правильно.

— Любое действие должно выполняться правильно.

Он поднялся со стула. Его руки ласкали внутреннюю сторону ее коленей. Хлоя простонала. Он знал, что должен остановиться, ибо очень рискует. Он не должен был заходить так далеко.

— Я… должно быть, выпила сегодня лишнего, — Хлоя высвободила ноги и спрыгнула со стола.

— Кружится голова?

— Я выжила из ума, — пробормотала она.

— Может, останешься у меня? Я очень не хочу, чтобы ты добиралась домой в такой час, будучи нетрезвой.

— Я не пьяна.

— Ты только что сказала…

— У меня кружится голова. Это можно объяснить тем, что я почти ничего не ела за весь вечер.

— У меня есть немного пиццы в холодильнике. Из нашего любимого ресторана.

— Предлагаешь поесть в такой час? Слишком много калорий и жиров. Если я позволю себе расслабиться, потом придется больше тренироваться.

— Я могу позаботиться об этом.

Она моргнула и покраснела — то ли от удивления, то ли от любопытства. Он решил не выяснять. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы сейчас изменять правила их отношений.

— Мы будем бегать утром, да?

Хлоя энергично кивнула:

— Конечно. Обязательно. Я знала, что ты об этом спросишь.

— Означает ли это, что ты будешь пиццу?

— Это означает, что тебе лучше вызвать мне такси, пока я не совершила огромную ошибку.

Саймон кивнул, точно зная, что она имеет в виду.

Глава 10

Лучший цвет лица

Паника охватила Хлою, пока она, сидя в такси, медленно пробиралась сквозь транспортный поток Манхэттена в полдень.

Что она собирается делать?

Ну, помимо того, что запрется в своей квартире и станет жить как отшельник, пока не сойдет несколько слоев эпидермиса.

Почему именно она должна была наткнуться на неопытную и глупую работницу салона красоты? Такое ощущение, что она родилась для того, чтобы судьба над ней насмехалась.

Только Хлое было не смешно.

Скорее всего, она выглядела как знаменитость, прячущаяся от людей. На голове у нее красовался шарф, а на носу — огромные очки, закрывающие большую часть лица. И шарф, и очки она купила у уличного торговца.

Таксист разглядывал ее в зеркало заднего вида. Хлоя этому не удивлялась, ведь она разговаривала сама с собой. «Все будет в порядке. Все будет в порядке», — только и повторяла она после ухода из салона красоты.

— Я передумала, — сказала она. Водитель никак не отреагировал, поэтому она наклонилась вперед и постучала по разделяющей их перегородке из оргстекла. — Я передумала!

— Не все будет в порядке? — спросил он настороженно.

Хлоя откашлялась:

— Нет. Я имею в виду, да. Будет… Забудьте об этом. Я передумала насчет маршрута.

Быстро назвав новый маршрут следования, она откинулась на сиденье, где продолжила общение с самой собой. Пятнадцать минут спустя таксист остановил автомобиль у входа в компанию «Форд текнолоджис солушнз».

Было обеденное время, поэтому секретарши Саймона на месте не оказалось. Однако он находился на рабочем месте. Саймон говорил, что собирается пообедать у себя в кабинете. Она чуть не упала в обморок от облегчения, когда его увидела. На столе перед ним был разложен обед. Галстук Саймона висел криво, рукава рубашки были закатаны почти до локтя. Его густые и обычно аккуратно причесанные волосы оказались взъерошенными оттого, что он запускал в них пальцы. Хлоя сочла его сексуальным.

При виде Хлои он поперхнулся куском копченой индейки и разлил открытую бутылку воды на рабочий стол.

— Хлоя? — Он стукнул себя в грудь и потянулся за салфеткой, чтобы вытереть стол. — Я не могу поверить, что ты миновала службу безопасности, будучи в таком виде. Ты притворяешься знаменитостью или что‑то еще?

— Что‑то еще, — ответила она со вздохом и сняла очки и шарф.

Он округлил глаза:

— Боже мой! Ты…

— Ничего не говори, — предупредила она. На самом деле ее слова прозвучали почти как мольба.

Но Саймон, видимо, не мог остановиться и констатировал очевидное:

— Ты оранжевого цвета.

Ей хотелось плакать. Вообще‑то она уже плакала в раздевалке салона красоты. От слез ее глаза опухли и покраснели, прибавляя ей еще больше «очарования».

Саймон бросил влажные салфетки в мусорную корзину:

— На самом деле ты не оранжевого цвета, а мандаринового.

Она кивнула, словно различие имело какое‑то значение.