Осторожно, двери закрываются! - Таня Рикки
Москва уже не город, а мегаполис. Это закономерно, но грустно. В мегаполисе нет того городского единства, когда можно пойти вечером в театр и вернуться домой хоть и поздно, но сегодня. Город и пригород для меня более органичны, потому что обозримы… Мне нравится тот пригород, который развивается не как часть Москвы, а как город-спутник и связан транспортом с Москвой. Как, например, Красногорск. В его современной городской централизованной структуре сохранилась прелесть заросшего зеленью Подмосковья: тишина малолюдной улочки, палисадник с вишневыми деревьями, дом, выстроенный пленными немцами, в окне… – и я теряю ощущение времени… – герань за тюлевой занавеской.
* * *
Когда наши родственники забирают Нюру в гости, я еду по делам, не беспокоясь о часе пик.
Толпа в метро бывает разной.
При приближении часа пик скорость движения пешеходов в метро нарастает. На полной скорости толпа спускается – и я с ней – по широкой лестнице перехода, и в какой-то момент я оступаюсь и начинаю падать…
…Но совершенно неожиданно меня подхватывает чья-то крепкая мужская рука, на ходу ставит меня на ноги, а ее владелец теряется впереди в толпе.
Я спасена, а спасителя и след простыл, я даже не успела его увидеть.
Его удивительная помощь на полном ходу, совершенная автоматически, возвращает меня к основам общежития моего народа, заложенным в детстве:
– Придерживай ветки, чтобы не хлестнули по лицу идущего сзади.
– Не съедай все, оставляй хоть небольшой кусочек для других.
– Нашел кошелек с деньгами, отнеси в стол находок.
И я снова чувствую толпу – своим народом: чувство, забытое мной в современном обществе за последние тридцать лет.
– Аккуратно, держись за поручни, – уже в вагоне слышу я рядом мягкий женский голос, обращенный к ребенку…
…И вижу, как берусь за ближний ко мне вертикальный блестящий, в котором отражаюсь, как смешной карлик.
Елена Дерендяева. «Магическая М»
– Извините, вы не подскажете, как выйти к Парку Горького? – юный женский голос выбил его из привычного ритма жизни. С той минуты все вокруг закружилось с такой скоростью, что он едва успевал понимать, что получил тогда.
* * *
Если начать сначала, то до нее он был обычным парнем и, что самое печальное, весьма посредственным художником. Все вроде бы присутствовало: и образование классическое, и родители, понимающие и принимающие его образ жизни, даже поклонники творчества имелись, хотя, скорее, конечно, поклонницы. Отцы-преподаватели прочили ему что-то там светлое и все обещающее. Но не было главного, он сам не мог разобраться в себе, не понимал, куда применить свой талант, да и в его существовании тоже сомневался. Иногда приходилось выполнять обычные рутинные задания, чтобы иметь деньги на жизнь, но удовольствия такая работа не приносила, только еще больше вгоняла в тоску. Временами, спускаясь в метро, ему не хотелось подниматься обратно на поверхность, чтобы не встречать знакомых людей, которые с восторгом щебетали о его исключительности.
Еще с детства он любил находиться в подземке. Даже в часы пик ему было здесь спокойно, можно было стоять по самому центру и наблюдать, как толпа обтекает тебя, подобно речному течению. В пору тинейджерства они с местной шпаной случайно нашли вход в старый тоннель. Скорее всего, это была заброшенная ветка, как нельзя кстати подходившая на роль базы для пацанов 12–15 лет. К сожалению, все другие выходы из него надежно замуровали, что ограничило дальнейшие передвижения по неизведанному миру подземки. Убежище стало классным местом времяпровождения, давало ощущение некой свободы и независимости от взрослых. Здесь случилась и первая сигарета, и нецензурные песни под гитару, и первые деньги, вырученные за лихие наброски и чертежи. Пацаны взрослели, у них появлялись новые интересы, приоритеты менялись, в результате штаб был забыт и заброшен. Только он иногда продолжал спускаться сюда, чтобы слушать стук метрополитена за тяжелыми дверями и прятаться от назойливых поклонниц.
Здесь он хранил свои первые непризнанные работы. Те, которые лились из души. Это были окна в его внутренний мир. Но великие метры отвернулись от них, сказав, что не стоит тратить силы на ерунду. Он помнил, с какой надеждой организовывал выставку, как тщательно отбирал работы, настраивал свет в помещениях, придумывал и оформлял антураж. Ему хотелось произвести на людей такое впечатление, чтобы запомнилось даже пространство, окружавшее его картины. Теперь подобное усердие кажется смешным, когда знаешь, каким был финал. После провала хотелось растоптать все, но мудрая мама успела опередить его, собрала и спрятала в чулан. После он увез их сюда, развесил по стенам, как напоминание, как урок, который нужно было вынести из случившегося. Глядя на свои творения, слушая гул метрополитена, он чувствовал уверенность, что не все потеряно.
В отличие от прочего окружающего мира, подземка его завораживала. Мама рассказывала, что в младенчестве она частенько гуляла с ним рядом с метро, а если начинались капризы, то спускалась по эскалатору на станцию, всякий раз удивляясь происходившим метаморфозам. Плач прекращался, глаза закрывались, либо, наоборот, широко открывались от любопытства. Весь персонал станции уже их знал и приветствовал улыбками. Даже карандаш впервые оказался у него в руках в поезде, в одном из долгих переездов по Москве. Сейчас он редко бывает на той станции, да и люди там работают уже другие.
* * *
– Извините, вы не подскажете, как выйти к Парку Горького? – юный женский голос пропел откуда-то снизу. Стряхнув детские воспоминания, он огляделся.
Она была смешной и несуразной: маленькая, худенькая, светлые короткие волосы топорщились из-под сбившейся на лоб банданы, а огромные очки делали лицо каким-то по-детски обиженным. Тяжелая папка с чертежами все время норовила застрять между пассажирами, и это заставляло ее нервничать. Ему стало ее жаль, он облокотился двумя руками за верхний поручень, загородив ее фигурку от нависающего электората. Благодарно пискнув, она снова вопросительно уставилась на него. Тут его осенило, что был задан какой-то вопрос, и от него ждут банального ответа.
– Парк Горького, – объявил голос. И поезд стал снижать скорость.
Девчушка направилась к дверям, активно работая локтями. Он не знал, что на него нашло в тот момент, какая-то сила вытолкнула за ней на совершенно ненужную станцию.
С той встречи жизнь обрела смысл. Она стала окрыляющей музой, открывшей безмерную высоту чувств, подарившей сказочную красоту окружающего мира. Вдруг все стало получаться, появилось общее дело, которое вдохновляло на творчество. Он поймал свою волну и чувствовал себя комфортно. Его картины заиграли новыми красками, сюжеты
