Люси Гордон - Одинокий орел по имени Бернардо

— Ты почти не почувствуешь укола, — по привычке успокоила она.

— Неужели ты думаешь, что тоненькая игла причиняет самую страшную в мире боль? — спокойно спросил он.

— У каждого свое собственное представление о том, какая боль самая страшная в мире, — пробормотала она.

— Кто-то полагает ее столь незначительной, что играет с ней в разные игры.

— Если стрела нацелена в меня, то она пролетела мимо. Я здесь для того, чтобы обеспечить этим людям неведомый им раньше уровень медицинского обслуживания. Я не играю в разные игры. — Она высвободила шприц и потерла место укола ваткой, смоченной спиртом.

— И ради этого ты тут?

— Ничего другого не могу придумать. А ты можешь? — спросила она, снова встретившись с ним взглядом.

— Не могу.

Когда она его провожала, они обнаружили в приемной человека. Энджи никогда раньше его не видела. Взволнованный старик с глубокими морщинами и пергаментной от солнца и ветра кожей. Едва увидев ее, он быстро затараторил по-сицилийски. Бернардо положил ему руку на плечо, и тот вроде немного успокоился.

— В чем дело? — спросила Энджи.

— Его зовут Антонио Серванте, — объяснил Бернардо. — У него крохотная ферма в нескольких милях отсюда. Он ведет хозяйство один, и с ним живет его мать.

— Его мать? Сколько же ему лет?

— Шестьдесят пять. Жена и двое его детей умерли много лет назад во время эпидемии кори. Он хочет, чтобы ты сделала прививку его матери, — объяснил Бернардо. — Но она прикована к постели, он не может доставить ее сюда. У него есть только мул. Он говорит, мать — единственное, что у него есть в мире. И он хочет, чтобы ты сохранила ее для него живой.

— Тогда я, конечно, сейчас же поеду к ней. — Собрав все сицилийские слова, какие знала, Энджи сообщила Антонио, что они сейчас же отправятся в путь. Он одарил ее лучезарной беззубой улыбкой.

— На чем ты собираешься отправляться в путь? — спросил Бернардо. — На его муле?

— У меня есть машина.

— Я видел. Жалкая картина. Она не годится для немощеной дороги.

— Я взяла ее напрокат. У меня еще не было возможности купить подходящую для этих мест машину.

— Каким же образом ты попадешь на ферму Антонио? И если попадешь, то как будешь с ними объясняться?

— Ты научишь меня. — Она посмотрела ему в лицо.

— Я говорил тебе о подобных случаях.

— Если ты собираешься без конца повторять «я тебе говорил» — лучше не надо. Правда не надо.

— Жди здесь, — сквозь зубы процедил он. — Я пошел за машиной.

Антонио на муле направился из Монтедоро вниз по подобию шоссе, потом свернул в сторону на продуваемую ветрами дорогу, которая снова поднялась вверх, и, наконец, вывел их на плоскую полоску земли. Камни и голая земля. Энджи стало жаль людей, которые пытались вырастить здесь что-то живое.

— Интересно, сколько здесь моих пациентов? — пробормотала Энджи.

— По-другому это звучит так: если у них не будет тебя, у них не будет никого.

— У меня еще руки не дошли посмотреть истории болезни, которые вел доктор Фортуно. Надо будет этим заняться.

— Не думаю, что он часто приезжал сюда, особенно зимой. Его старый драндулет не осилил бы дорогу.

— Скорее бы доставили сюда машину.

— Тебе надо такой внедорожник, как у меня. Тяжелый, полноприводный. Даже на нем мы не доберемся до места.

Через несколько минут они увидели холм с крутыми склонами. По нему вилась чуть заметная тропинка, слишком узкая для любого транспорта. Энджи в отчаянии вышла из машины.

— Это там? — спросила она. — Дом, который видно?

— Да, это его дом, — подтвердил Бернардо.

— Прекрасно, — бодро воскликнула она, хотя особой бодрости не испытывала. — Значит, нам не очень далеко идти.

Антонио застенчиво взял ее за руку и показал, что она может сесть на мула.

— Не думаю, что я… — неуверенно начала она.

— Антонио оказал тебе высшую честь, — объяснил Бернардо. — Он любит Неста почти так же, как свою мать.

— Спасибо, — фыркнула Энджи.

— Ну, разве я не говорил тебе, не говорил тебе? — Он буквально скрипел зубами.

— Ты собираешься быть полезным? — огрызнулась она в ответ. — Или ты будешь продолжать злорадствовать?

— Я не злорадствую.

— Но и пользы от тебя никакой!

Антонио, стараясь понять их, переводил сверкающие глаза с одного на другую.

— Я понесу твою сумку, — натянутым тоном пробормотал Бернардо, — у тебя обе руки должны быть свободными. Они тебе понадобятся, чтобы держаться.

Она позволила Антонио помочь ей сесть на спину Неста. Старый мул казался слишком хрупким для такого груза. Но при этом стал уверенно карабкаться наверх. Тропинка была шириной чуть больше метра, поэтому почти всю дорогу она не видела обрыва. Но неожиданно за крутым поворотом ей открылся бесконечный обрыв в долину. Энджи закрыла глаза. На секунду закружилась голова. Как она могла выбрать себе такую жизнь, всегда боясь высоты? Интересно, безумие свойственно всей ее семье или она первая?

Антонио вел Неста и подбадривал его. Бернардо шел рядом по краю обрыва.

— Как ты? — спокойно спросил он у Энджи.

— Прекрасно, — соврала она. — Лучше бы ты не шел по самому краю.

— Я думаю, так для тебя безопаснее.

— Очень мило. Но, по правде говоря, я беспокоюсь о тебе.

Наконец они достигли вершины и направились к крохотному домику, чуть больше сарая.

Сесилия Серванте очень удивилась. Старушка лет восьмидесяти напоминала обветренного и загорелого гнома. Но глаза у нее ярко сверкали, и в голосе чувствовалась сила. Энджи она очаровала.

Говорила старушка исключительно на сицилийском диалекте, и Энджи попыталась самостоятельно вести с ней беседу, не прибегая к помощи Бернардо. Это оказалось разумным решением. Сесилия хохотала до слез над ее ошибками и говорила медленно, чтобы Энджи легче было понять. Через несколько минут Энджи выучила несколько новых фраз, у них с матерью Антонио установился отличный контакт.

Сесилия охотно сделала прививку, нетерпеливо закатав рукав, потом приказала сыну последовать ее примеру. Когда он ойкнул при виде иглы, она чуть не захлебнулась от смеха.

Оглядевшись, Энджи пришла в ужас. Бедность была вопиющая. Антонио принес кофе и хлеб. И Энджи догадалась, что это оставит прореху в его бюджете. Но закон гостеприимства нерушим. Худший момент наступил, когда он полез в карман и достал какие-то жалкие деньги. Было ясно, что ему очень тяжело позволить себе этот расход. Энджи быстро сообразила:

— Нет, нет, не деньги. — Она подняла руку, словно отодвигая их, и медленно произнесла по-сицилийски: — Вместо денег я бы хотела в этой комнате — утром в пятницу — устроить свой медицинский кабинет. А вы скажете всем соседям, чтобы пришли сюда. Да?