Виктория Паркер - Невинная соблазнительница
– Ты здесь только потому, что я хочу услышать правду. Потом можешь уходить.
– Как ты? Может, примешь обезболивающее?
– Я в полном порядке. Мне надо знать, кто и что наплел тебе про меня.
Данте неловко потер шею:
– Ван Хорн. В ночь после похорон твоей матери. После того, как мы… расстались у бассейна.
Наступила зловещая тишина. В памяти Данте продолжали звучать издевательские слова Ван Хорна. Он готов был убить соперника.
Данте ожидал взрыва негодования, но зеленые глаза Евы затуманила боль.
– И ты… поверил?
– Да. Каждому слову, – признался Данте. – Он сказал, что уже несколько недель трахает тебя.
– Недель? – изумилась Ева. – Несколько недель, Данте? И ты поверил, что у меня было время и желание втайне заниматься с пьяницей сексом в грязных гостиничных номерах, в то время как моя мать умирала? Когда я бросила все, чтобы не отходить от ее постели ни днем, ни ночью?
Данте кивнул, впервые за многие годы испытывая нечто похожее на стыд:
– Я не подумал об этом. Просто пришел в ярость.
– Пусть даже ты разозлился, но как ты мог подумать такое про меня? Я попросила тебя провести со мной ночь… – Ужас отразился в ее глазах. – Ты решил, что мне нужна одна ночь с тобой, чтобы потом спать с этой скотиной? Это… омерзительно. Ведь ты не мог так думать обо мне.
– Именно так и думал, Ева.
Она в отчаянии закрыла глаза. Данте бросился к ней через комнату, но Ева остановила его, вытянув навстречу раскрытые ладони:
– Не понимаю. Неужели ты считаешь всех женщин подлыми изменницами?
Данте опешил. Действительно, с самого начала жизнь сводила его не с лучшими из женщин. Отец постоянно напоминал, что его мать не была олицетворением добродетели. Любовницы не скрывали, что их ослепляет блеск его богатства. Не мудрено, что Данте стал циником. Однако Ева напомнила, что появилась в его жизни до того, как он разбогател. С первого дня знакомства и до злополучного дня Данте считал ее ангелом. Что же случилось? «Ты испугался», – подсказала ему совесть.
Глядя ей в глаза, Данте сказал:
– У меня были основания поверить ему. Не прикидывайся невинной овечкой, Ева. В те дни для меня ты оставалась прежде всего младшей сестрой моего друга Финна, и я вернулся, чтобы сказать, что мы не можем быть вместе. Что же я увидел? Ван Хорн не только обнимал тебя – вы просто-таки приклеились друг к другу. Похоже, ты не теряла времени и быстро нашла мне замену.
Ева побледнела и отшатнулась, словно от пощечины. Зеленые глаза потухли, она кивнула:
– Я была как во сне: плохо понимала, что происходит. Ты… исчез. Он обнял меня и поцеловал. – Она протянула руку, увидев, как Данте изменился в лице, но рука повисла в воздухе. – Когда я очнулась, то оттолкнула его. Зачем он солгал тебе?
– Разве непонятно? Хотел заполучить тебя. Напомню, что на фотографиях он постоянно был радом с тобой весь следующий год.
Ева вцепилась побелевшими пальцами в ворот халата, словно прячась.
– Мы были в одной тусовке – вечеринки, концерты. Он приставал ко мне, преследовал, все хотел затащить в постель. – Она опустила голову, уставилась в пол.
– Между вами что-то было? – с усилием произнес Данте.
Ева отступила назад, к широкому панорамному окну. В теплых лучах закатного солнца густые пряди ее волос вспыхивали золотыми бликами.
– Спустя примерно год после того, как ты… исчез. – Она смотрела в сторону.
Данте был уверен, что это совпало с его женитьбой.
– Я решила, что настало время, и попробовала.
– Что значит – попробовала, Ева? – Он кивнул в сторону постели. – До сих пор ты оставалась девственницей, как при нашей первой встрече. – Недаром его, знакомого с самыми темными сторонами жизни, манил ее ореол невинности.
– Я старалась, но он сказал… – Она бессильно прислонилась головой к оконному стеклу и закрыла глаза.
В отчаянии Данте до боли сжал кулаки:
– Ева?
– Фригидная. Удивился, что мужики хотят меня. Моя грудь… – Она залилась краской смущения.
Данте заставил себя улыбнуться, поощряя ее продолжать.
– Дело в том, что мне неприятны прикосновения к груди. До сегодняшнего дня я не предполагала, что так болезненно реагирую на это. В общем, все было ужасно. Теперь я готова признать, какую глупость собиралась совершить. Он был мне не нужен. Я хотела…
– Чего, моя дорогая?
– Теперь уже не важно.
По страдальческому выражению лица он видел, чего стоило Еве признание, и не сомневался, что он первый, кому она открылась. Как ни мучительна ее исповедь, но Данте понимал, что для Евы важно выговориться и снять тяжесть с души.
– Пожалуйста, расскажи мне все.
Растирая пальцами виски, Ева решилась продолжить:
– Я виновата, Данте. Он был прав, когда обвинил меня в притворстве. Но я сама не ведала, что творю. Без злого умысла. Ты бы видел его искаженное злобой и ненавистью лицо…
Данте чувствовал, как его захлестывает слепая ярость.
– Он тронул тебя? Обидел? Причинил боль? – Он тяжело дышал, безуспешно пытаясь удержать рвавшиеся с языка проклятия. – Подонок! Убью его!
С расширившимися от страха глазами Ева бросилась к нему, вцепилась в плечо:
– Нет! Не вздумай! Он только ругался, поверь, Данте. Он даже не мог… – Она опустила глаза и выразительно посмотрела на его пах: – Ну, ты понимаешь.
– У него не встал, да?
Склонив голову, Данте ждал, пока Ева отведет взгляд от бугра, вздыбившего его шорты.
– Позволь сказать тебе важную вещь. Он использовал обычную уловку мужчины, который пьян и накачан наркотиками до такой степени, что не держится на ногах и уж тем более не может заниматься сексом.
Данте был благодарен судьбе за такой исход событий. Ева чувствовала бы себя дешевкой, отдавшись такому мужчине. Но главное, Данте хотел, чтобы она принадлежала только ему. Мысль о том, что ее может тронуть другой, вызывала бешеный протест. Ева – его женщина!
Он тряхнул головой. Его? Что это с ним?
– Почему же ты остановился в ту ночь у бассейна? Я тоже разочаровала тебя? – опасливо прошептала Ева.
Данте коснулся ладонью болезненно пульсирующего под тканью шорт бугра:
– Ты так думаешь?
«Как такое могло прийти ей в голову? Господи, что я сделал? Не ведая того, обидел ее, а потом Ван Хорн довершил начатое».
– Нет, дорогая. Тогда тебя сломило горе. Это было бы неправильно.
Страх быть отвергнутой подавлял страстную натуру Евы, и Данте понимал, что только он может вернуть ей уверенность. Он лишил ее невинности, но теперь в его силах сделать так, чтобы эта ночь не осталась в ее памяти как ночь боли. Скорее черти запляшут в раю, чем он допустит такую несправедливость.
Он шагнул к ней и развязал пояс халата. Ева предстала перед ним во всем великолепии. Данте не представлял, что кружевной белый бюстгальтер и трусики возбудят его больше, чем откровенные стринги или символичная ленточка на бедрах.
