Мэри Смит - Непростой случай

— Я больше никогда в жизни не буду тешить мужское самолюбие. И во всех остальных жизнях тоже! — резко заявила она.

— Ага! — многозначительно сказал Эдвин.

— Что «ага»?

— Догадываюсь, что самолюбие вашего мужа очень нуждалось в этом.

— Да.

— А вы, покорная жена, тем временем тешили свою глупость.

Она бросила на Эдвина сердитый взгляд.

— Я знаю, что была дурой! И нечего мне об этом напоминать!

— Извините. Я так понимаю, что теперь вы сильно поумнели. Больше никаких мужчин, никакой любви, никакого секса. Чудесная жизнь!

— Верно. Тихая, мирная и очень спокойная.

— Тогда вам самое место на крылечке в кресле-качалке.

Ей захотелось выплеснуть ему в лицо остатки шоколада, но в чашке, увы, было пусто. Хотелось накричать на него, но это было ниже ее достоинства. Вместо этого Долорес вышла из комнаты и отправилась в кухню.

Эдвин последовал за ней.

— Извините, — сказал он. — Я не хотел сердить вас.

— Но рассердили, — сквозь зубы ответила она. — Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите завести со мной пылкий роман, ваше мужское самолюбие не вынесет, если я останусь равнодушной. Но позвольте мне заверить вас, что это так и есть. Я не из тех сексуальных, страстных женщин, которые могут заставить мужчину сойти с ума от вожделения, поэтому не тратьте ваши усилия понапрасну. — Он искренне расхохотался, и возмущенная Долорес воскликнула: — Я пытаюсь быть честной! Не смейте смеяться надо мной!

— Я смеюсь вовсе не над вами. Просто думаю, что вы не слишком подходящий судья для того, чтобы решать, насколько вы сексуальны и можете ли вы свести мужчину с ума.

Долорес предпочла промолчать.

— Знаете, вы совершенно не отпугнули меня, — тихо сказал он. — Вас действительно волнует недостаток сексуального опыта?

Чистое безумие. Она, зрелая женщина сорока с лишним лет, боится секса, как робкая девственница! Трогательно до слез. А перед ней стоит сексуальный мужчина, которому она нравится и который пытается вывести ее из спячки. Другая бы на ее месте прыгала до потолка от радости… Долорес тяжело вздохнула. Нет, обмануть его нечего и пытаться.

— Ужасно волнует. Особенно потому, что у вас этого опыта наверняка хоть отбавляй…

Он негромко засмеялся.

— Я с радостью передам его вам. Постепенно. Шаг за шагом, ласка за лаской, поцелуй за поцелуем.

— Нет… — прошептала она.

— Да, — тихо, но твердо ответил он.

Долорес закусила губу и пожала плечами. Эдвин Оливер был неповторим, и не замечать это становилось все труднее и труднее. Все сложнее и сложнее было сопротивляться и не позволять ему выбивать почву у нее из-под ног. Кто она — сумасшедшая или наивная дурочка? Что в ней может понравиться такому мужчине, как Эдвин? Она слышала вой ветра за окном и дрожала.

Он положил руки ей на плечи.

— Позвольте мне обнять вас… Просто обнять, без всяких фокусов.

Вопреки намерениям она позволила обнять себя. Это было восхитительно. И очень страшно. Ее голова лежала у него на плече, а щека прижималась к теплой выемке над ключицей. Она вдыхала едва уловимый мужской запах и чувствовала странное, легкое головокружение…

Но это кончилось очень быстро. А потом он снова отвел Долорес к огню и посадил рядом с собой.

— Расскажите мне о вашем муже, — тихо попросил Эдвин. — Вы сказали, что он никогда не поднимал на вас руку. Но ведь есть и другие формы нанесения обид. Что он с вами делал?

Долорес хотела было сказать, что не желает говорить об Энди. Это могло нарушить ее спокойствие. Впрочем, о каком спокойствии теперь может идти речь…

— Ничего особенного. Просто он всегда критиковал меня и заставлял молчать. Я никогда и ни в чем не могла угодить ему. Он не уважал меня. И… не ценил.

Ей не нравились собственные слова. Получалось, что она считает себя несчастной бедняжкой, жалкой и безропотной. Чем-то вроде коврика у дверей. Правильно говорят: люди не наступят на тебя, если сам не ляжешь им под ноги… Долорес проглотила комок, стоявший в горле.

— Но хуже всего, — продолжила она, — было то, что я позволяла ему так обращаться с собой. Я не протестовала.

— Почему?

— Знаете, это было так… незаметно. Казалось пустяком. Сначала я думала, что кое в чем он, может быть, и прав — в том, что касалось прически… одежды… Он был на несколько лет старше и опытнее меня.

Эдвин внимательно изучал ее лицо.

— А что ему не нравилось в вас?

— Все. Мои платья, моя прическа, то, как я веду хозяйство, как разговариваю… — Она тихонько засмеялась. — И как готовлю.

— Как готовите?

Она вздохнула.

— В общем, все было не так. Вы не представляете себе, какая я была неумеха. Он говорил, что я даже зубы чищу неправильно…

Оливер не смеялся.

— Не хмурьтесь, Эдвин, — улыбнулась она. — Это было давно. С тех пор я поняла, что умела все не хуже других, хотя, может быть, и не блестяще.

— Жаль. Потому что как всякий мужчина я люблю блестящих женщин.

— Я предупреждала вас о своей заурядности!..

— Давайте-ка лучше сыграем в игру, — предложил он так неожиданно, что Долорес едва не рассмеялась.

— В игру?

— В умственную игру. — Его взгляд снова искрился улыбкой.

— Я не хочу играть с вами в умственные игры.

Он вздохнул.

— Знаете, вы действительно зануда. Вы не позволяете мне играть ни с вашим телом, ни с вашим умом.

— Вы сумасшедший, — холодно сказала она.

Оливер кивнул.

— Но абсолютно безобидный.

Она видела его лукавую улыбку, насмешливо поблескивающие темные глаза и понимала, что он вовсе не безобиден. Он неодолимо влек ее к себе, побеждая своими чарами…

— Что за игра? — в конце концов спросила сгоравшая от любопытства Долорес.

— Умственное путешествие. Игра вымысла и фантазии.

Она бросила на Оливера подозрительный взгляд.

— Вы разыгрываете меня.

— Никоим образом. Вам понравится. Это весело.

— И что мы будем делать?

— Увидите. А теперь расслабьтесь и закройте глаза.

Расслабиться, да еще с закрытыми глазами, когда он сидит рядом? Какая чушь!

— А глаза закрывать обязательно?

— Да.

— Это что, входит в процедуру обольщения?

Он засмеялся и помахал руками в воздухе.

— Господи, какая вы подозрительная! Обещаю, никаких рук.

— А что вы будете делать, пока я буду сидеть с закрытыми глазами?

— Разговаривать с вами и задавать вопросы, только и всего. Не приближусь к вам ни на дюйм и даже не притронусь.

— Как я узнаю, что вы говорите правду?

— Никак. Придется поверить на слово. Выбирайте: либо мы играем, либо я начинаю вас целовать как сумасшедший и овладеваю вами, не сходя с этого места. Что вы предпочитаете?