Шэрон Кендрик - Не покидай меня, любовь
— Нет, я больше там не живу. В прошлом году я купил себе дом.
Она не сумела сдержать облегченного вздоха.
— Ты довольна?
Эмма пожала плечами. Ситуация достаточно сложная и без зрителей, наблюдающих и анализирующих каждый их шаг, ибо усадьба очень большая, и многочисленные родственники приезжают и уезжают, когда им вздумается.
Признаться, испытываю некоторое облегчение. Я боялась жить поблизости с твоими родственниками. Они никогда не одобряли меня.
Они не были в восторге от нашего брака, ведь по традиции я должен был жениться на сицилийской девушке. В любом случае большинство кузенов сейчас находятся по делам в Северной Америке. Даже Сальваторе вернется только на следующей неделе.
Сальваторе — самый старший и самый критично настроенный по отношению к ней кузен.
А... сколько мы пробудем на Сицилии? — взволнованно спросила Эмма.
Ну, позволь тебя заверить, что я не планировал однодневный визит, — проговорил он с подчеркнутой медлительностью.
Эмма нервно затеребила пальцами воротник пальто, сознавая, что Винченцо показывает свою власть.
— Ты уже рассказал всем про Джино?
— Только то, что привезу своего сына познакомить с родней.
Она вглядывалась в его лицо в поисках подсказок.
— И как они это восприняли? Задавали вопросы?
Они бы не посмели. Это было бы вмешательством. Я не ищу ничьего одобрения тому, что случилось, Эмма. Это есть и остается личным, только между нами двумя.
Их глаза вновь встретились. О чем он думает, глядя на меня? - гадала Эмма. Быть может, о том притяжении, которое когда-то было между ними и которое, несомненно, все еще существует. Тогда они парили на облаке любви, и то, что это облако растаяло, ничуть не уменьшило боль разлуки.
— Расскажи мне о своем доме, — попросила Эмма, прилагая усилия, чтобы дрожью в голосе не выдать своего смятения.
Какая-то странная улыбка приподняла уголки его губ.
— Почему бы тебе не посмотреть самой? Мы уже приехали.
Это был никакой не дом, а самый настоящий старинный замок с башенками и огромными воротами, возвышающийся над всей округой, прекрасный и величественный. Они въехали в великолепный внутренний двор с пальмами и восхитительными цветочными клумбами.
Выйдя из машины, Эмма изумленно озиралась по сторонам, потрясенная как окружающей ее красотой, так и растревоженными чувствами. Она вытащила Джино с его детского сиденья и, крепко обняв, прижалась щекой к его теплой щечке.
— Видишь, где мы, дорогой? — пробормотала она восторженно. — Красота, правда? Это замок, самый настоящий замок!
— Иди взгляни на вид вон оттуда, — предложил Винченцо.
Пытаясь убедить себя, что это не какой-то волшебный сон, Эмма прошла за мужем через мощеный двор и увидела вдали зеленые холмы и аккуратные ряды виноградников. На горизонте виднелись Эгадские острова. Дальше простиралось изумительной красоты побережье Сан-Вито, где они с Винченцо когда-то плавали и гуляли по золотому песку. Но нет, не стоит предаваться воспоминаниям, которые могут принести лишь боль и сожаление!..
Эмма быстро прошла на другую сторону двора и увидела длинный четырехугольный бассейн, устроенный в апельсиновой роще и окруженный серой каменной стеной. Вдруг она услышала громкий звон колокола в башне, служившей, по всей видимости, часовней.
От всего этого просто дух захватывало, и когда она снова повернулась к мужу, глаза ее сияли.
— О, Винченцо, я и забыла, какая здесь красота!
Винченцо смотрел на нее из-под полуопущенных век. А он забыл, как она может быть красива, с этими своими ясными голубыми глазами и персиковой кожей, точно такая же юная и невинная, какой была, когда он впервые встретил ее.
— Идем, посмотришь дом внутри, — сказал он, велев себе не обращать внимания на ее смягчившиеся черты и искрящиеся глаза. Ему известна причина этого ее внезапного энтузиазма. Наверняка контраст между ее уровнем жизни в Англии и этой роскошью ошеломил ее, и она пришла в ужас, что отказалась от всего этого, когда ушла от него.
Внутри замок производил не менее внушительное впечатление, чем снаружи: мраморные полы, балочные потолки и множество комнат, одна элегантнее другой. Наконец они пришли в огромную гостиную, где их ждала одетая во все черное женщина среднего возраста, чье лицо показалось Эмме знакомым.
— Ты помнишь Кармелу? - спросил Винченцо.
Эта женщина была добра к Эмме, когда та приехала из Англии в качестве жены Винченцо.
— Конечно, помню. Buon giorno, Carmela. Come sta?[5] — Стоило выудить из памяти свои незначительные знания итальянского, чтобы увидеть удивленный взгляд Винченцо и то, как просияла от удовольствия женщина в черном.
— Bene, bene1, Signora Emma. — Быстро тараторя что-то на сицилийском диалекте, Кармела подошла к Джино, который насторожённо наблюдал за ней.
Обхватив его пухлые щечки ладонями, женщина продолжала восклицать, Винченцо тоже пробормотал что-то в ответ, а Эмма обнаружила, что улыбается, глядя на него.
Что она говорит?
Она говорит, что у нас самый красивый на свете сын. А также, что ее дочь Розалия скоро придет. У нее мальчик чуть постарше Джино, а она почтет за честь посидеть с нашим малышом в любое время.
Я не оставлю его с кем-то, кого он не знает, — быстро проговорила Эмма.
Значит, скоро узнает, — сказал Винченцо, нетерпеливо взглянув на нее, — ибо я хочу, чтобы как можно больше людей познакомились с моим сыном и наследником.
Эмма понимала его желание, но не могла не чувствовать себя обделенной. Он намеренно оставляет меня на периферии, думала она, гадать, где же мое место, сознавая при этом, что его нет.
Но это, конечно же, эгоистичные мысли, и не в интересах ее сына.
— Мне нужно переодеть ребенка, — сказала она.
Винченцо кивнул. Она может быть упрямой, но никто не обвинит ее в том, что она плохая мать.
— Давай я покажу тебе спальни, - продолжил он. — Роберто уже отнес вещи. Я подумал, что комнаты на первом этаже будут удобнее, тебе не придется носить Джино вверх-вниз по лестнице.
Подобная забота тронула ее.
— А где твои комнаты? — спросила она. Улыбка заиграла в уголках его рта.
— Не будь наивной, Эмма, — пробормотал Винченцо. — Мы уже обсуждали в Лондоне, чтобы будем делить спальню.
Ее сердце пропустило удар.
— Чтобы ты был ближе к своему сыну?
— Да, но также, — прошептал он, — чтобы иметь возможность наслаждаться твоим прекрасным телом.
Она разрывалась между гневом из-за его самоуверенности и возбуждением при мысли о ночи в его объятиях, когда враждебность будет вытеснена блаженством.
