Наталия Вронская - Дороже жизни

А потом… Потом жена его умерла… Сибирь погубила ее здоровье. Наталья Петровна еще в Петербурге была нездорова. Поездка была ей тяжела. На некоторое время Италия оздоровила ее, но полностью исцелить не смогла. Она долго болела, попеременно то чувствуя себя совсем здоровой, то будучи очень слабой. Болезнь измучила ее вконец. Она потеряла прежнюю красоту и жизнерадостность немедленно увядала на чужой стороне.

Василий Федорович снял для нее виллу, нанял лучших врачей, делал все для того, чтобы развлечь жену, но тут уже ничего нельзя было сделать. В конце кондов даже ему, человеку пылко любящему, стало понятно, что для бедной жены смерть станет избавлением от страданий.

Она умерла в 1767 году. Василий Федорович оплакал жену и похоронил ее неподалеку от виллы, на которой они жили. Любви своей он не забыл и у него даже мысли после не возникало о том, чтоб жениться снова. Их супружеская жизнь казалась ему чуть ли не священной, и он даже подумать не мог, чтоб какая-то другая женщина была так же дорога ему, как его жена. Никто никогда не вызывал в нем таких чувств и стремлений, какие когда-то пробудила Наташа.

Он довольно быстро взял себя в руки, решив не губить себя ради дочери своей. Был характером ровен и сдержан, даже весел. Наташа стала смыслом его жизни: памятью и долгом его покойной жене. Ее счастье, ее благополучие стали сосредоточием его жизни, и он благодарил Бога, что остался с ним этот залог их супружеского счастья как смысл его существований.

Лишь иногда, а вовсе не постоянно, как утверждала прислуга, он не спал ночами, проводя их в размышлениях о былом и навещая могилу жены. С годами эта потребность в нем уменьшалась. Он не стал отшельником, не стал монахом, умел предаваться радостям простого повседневного бытия, подчас грешного, но принципов своей жизни он не изменил и не испытывал желания их менять.

Внизу раздался стук колес. Это был экипаж синьоры Маргериты Джанчини. Нарышкин поднялся и выглянул в окно. Увидев приехавшую, он улыбнулся и поспешил вниз, боясь, как бы его дочь чего не выкинула. Между Наташей и синьорой Джанчини существовала тайная, но непримиримая вражда. Обе дамы ревновали его друг к другу, не желая одна уступать отца, другая — мужчину.

Синьора Джанчини была вдовой богатого, но не очень знатного итальянца. Она обратила внимание на русского «отшельника», когда тот, в один из дней, имел удовольствие прогуливаться верхом неподалеку от виллы синьоры Джанчини и оказал ей некую мелкую услугу, которую мы оставим в тайне, так как она совершенно неважна для нашего повествования.

Вдова пригласила нечаянного знакомого к себе, и поскольку она была женщиной молодой, красивой и не обремененной излишней моралью, то очень скоро соблазнила синьора Базилио, как она его называла. Нарышкин же, в свою очередь, не отказывался от предложенного ему, но и не проявлял излишнего усердия. Случай открыл ему намерения прекрасной Маргериты, которая, будучи богата, теперь желала бы сделаться знатна, полагая русское княжество ничуть не худшим приобретением, чем ее родовое имя.

Она стала появляться в доме Нарышкина, свела знакомство с Наташей, притворяясь доброй соседкой, но Наташа быстро выяснила истинную причину посещений прекрасной вдовы и тут же объявила войну сопернице. Она было разозлилась и на отца, но тот объяснил ей, что жениться не собирается ни в коем случае, и отец и дочь скоро помирились.

Однако Наташа считала необходимым при каждом появлений синьоры Джанчини давать ей понять, насколько та нежеланная гостья в их доме. Синьора же Маргерита, в свою очередь, не стеснялась неудовольствием девушки, открыто кокетничая с ее отцом.

Василий Федорович, зная все это, решил спуститься побыстрее вниз и успел вовремя, так как его дочь и синьора Маргерита о чем-то уже спорили.

— Как! — воскликнула Маргерита, — Правда ли то, что я узнала?

— Что именно, друг мой? — Нарышкин склонился к руке красавицы, приветствуя ее.

— Вы возвращаетесь в Россию?

— Увы, да. Долг зовет, — ответил Василий Федорович.

— О каком долге идет речь? — Пылкая итальянка проявила весь свой темперамент в этом вопросе, задав его с той особой интонацией, которая указывала окружающим на ее прямое право спрашивать такие вещи.

— О долге перед дочерью, синьора, о долге перед Отечеством и перед моей семьей.

— О-о! — Собственно, ей нечего было возразить.

Довольная Наташа улыбнулась.

— Но разве это так уж необходимо? — спросила Маргерита.

— Да. Я решил это твердо, — ответил Василий Федорович. — Друг мой, — обратился он к дочери, — я прошу тебя оставить нас на несколько минут.

Хотя девушке это было неприятно, она, ушла, сделав знак Марии следовать за нею.

Василий Федорович подал руку синьоре Маргерите и провел ее в свой кабинет.

— О Базилио, зачем вы покидаете меня? — Она бросилась к нему на шею.

— Ну-ну, к чему это? — Василий Федорович обнял ее усмехнувшись. — Я никогда не поверю, что ваше сердце разобьется с моим отъездом. Наверняка у вас есть в запасе несколько поклонников, которые и утешат вас. К тому же я не молод и не могу быть вам подходящим спутником в этой жизни.

— О, как вы ошибаетесь! Вы знаете, что я люблю вас! Знаете, что у меня никого нет, кроме вас. А что касается вашего возраста, то это все глупости!

— Полно. Вам двадцать и я сгодился бы вам в отцы по своим летам. К тому же вы забываете, что вы католичка, а я православный.

— Для вас я готова сменить веру.

— К чему? Вас отвергнут семья и родина. А на новой родине… Вряд ли вам понравится жить в России. — Он усадил Маргериту на диван и сел рядом с нею. — У нас в России девять месяцев в году стоит холод и только три, ежели повезет, бывает тепло. И то наше тепло похоже на вашу южную зиму. Представьте, каково вам будет в таком климате?

— Когда любят, — упорно продолжала Маргерита, — могут вытерпеть все.

— Ну хватит. — Василий Федорович поднялся. — Я вам, кажется, уже давно все объяснил. А кроме прочих причин, позвольте напомнить вам еще одну: моя дочь.

— Что ваша дочь? — Маргерита упрямо взглянула на него.

— Вы не нравитесь ей, она не нравится вам. Как вы будете жить в одном доме? К тому же я обещал ей…

— Что?

— Я обещал никогда не жениться. Вас это обидит, но я должен сказать вам, что чту память ее матери и своей жены, и хотя я и не сделался монахом и грешен, но жениться я не буду. На том свете мне хотелось бы быть только рядом с ней, — тихо добавил он.

— Вы обманули меня! — воскликнула Маргарита, разозлившись.

— Я? Помилуй Бог! В чем? Разве я что-то обещал вам?