Джеки Браун - Меня хранит твоя любовь

— Поссорились? С чего бы нам ссориться?

Марни уперла руки в боки, со знанием дела подмигнула.

— Детка, мужчины и женщины находили повод браниться со времен злополучного инцидента с яблоком у Адама и Евы.

Берген задергал звонок, избавив Роз от необходимости продолжать этот неприятный разговор.

Когда, отнеся заказанный обед двум полисменам, она вернулась, Марни сидела за стойкой, изучая брата сквозь стакан с охлажденной водой. Мейсон играл с Хэлом на бильярде. Взглянул на них — и промазал.

— Да, что-то его беспокоит. — Марни задумчиво глянула в сторону Роз. — Или кто-то.

— Не знаю, о чем ты.

— Ой, да ладно. Тогда на кухне вы двое просто прилипли друг к другу. А теперь он ходит, как лунатик. В последний раз он был таким вот грустным и задумчивым, а потом…

— Потом в него стреляли.

— Я хотела сказать, выяснилось, что он влюбился, — завершила фразу Марни.

— Мне казалось, что по времени эти два события совпали. Какая она с виду?

— Кто?

— Женщина из Детройта.

— Амелия Бертранд?

Была ли она хорошенькой, заинтересовалась Роз.

И поняла, что задала вопрос вслух, потому что Марни ответила:

— Судя по тем фотографиям, что я видела, да. Папа у нее сенатор. Большая шишка. Законопроекты сочиняет.

Большая шишка, нанявшая Мейсона охранять свою дочь.

Марни же продолжала:

— Она помогала отцу вести избирательную кампанию. Даже когда он распространялся о вреде наркотических препаратов и необходимости ввести для потребителей наказания более строгие, чем для поставщиков.

Отвращение Мейсона к политикам было более чем обоснованным.

— Лицемеры еще те, — сообщила Марни, поморщившись. — Но она достаточно привлекательна; я уверена, что ее отец получил благодаря ей немало мужских голосов. Мейсона она обвела вокруг пальца элементарно.

Роз ощутила укол ревности, которую сразу отнесла к обычной зависти. Хотя для зависти были все основания. В конце концов, на нее никто никогда не смотрел со слепым обожанием.

— А какого цвета у нее волосы? Высокая она?

— Какая разница?

Роз безразлично пожала плечами.

— Просто пытаюсь вспомнить, не видела ли я рекламу с ее участием.

— Не такая высокая, как ты, — ответила Марни, смерив Роз взглядом. — Что до волос, то она блондинка, посветлее тебя.

Роз не удержалась от вздоха.

— И длинные, да? Пониже плеч?

— Точно. Ты ее видела?

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь?

— Просто у Господа Бога специфическая манера шутить, — пробормотала Роз, накручивая на пальцы свои откромсанные локоны и вспоминая, как когда-то они доставали до середины спины.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Прошло две недели. Две долгих недели, на протяжении которых Роз тщательно избегала оставаться с Мейсоном наедине. Он упрощал ей задачу. Больше они не катались по утрам. Первую неделю оба находили оправдания, чтобы не ходить на прогулки, а потом вмешалась погода. Неожиданно потеплело, и для катания стало слишком слякотно.

Но этим вечером, когда Роз прямо перед сменой зашла в таверну, Мейсон неожиданно жестом предложил ей подойти.

При ее приближении он усмехнулся, и предательский пульс Роз немедленно подскочил до потолка. Боже, зачем ты создал этого человека таким неотразимым?

— Чего надо? — спросила она угрюмо.

— Кажется, я нашел нить.

Она нахмурилась.

— Какую нить?

— К твоей матери. Ты ведь все еще хочешь ее найти, да?

Роз встрепенулась, охваченная смешанными, не до конца понятными чувствами. Меньше всего ожидала она чего-то подобного. Ее словно оглушило — и то, что он действительно может отыскать какие-то ее родственные связи, и то, что он вообще взял на себя труд заниматься поисками.

— Ты искал ее?

— Я ведь обещал.

— Но ты обещал до… — она воровато оглянулась и понизила голос, — раньше.

— Пойдем в контору, Рози, поговорим без помех.

Роз последовала за ним. Как только дверь конторы за ними закрылась, она спросила:

— Так что за нить?

Мейсон обошел стол и принялся рыться в бумагах.

— Я связался со старыми друзьями в полиции Детройта и еще с некоторыми знакомыми из агентства независимости семьи, — сказал он, имея в виду государственную структуру, занимающуюся вопросами опеки и усыновления.

Роз глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

Не обольщайся чересчур, предупредила она себя. Но сердце уже билось так, словно она только что пробежала марафон. Апатия долго служила ей надежным прикрытием. А теперь она казалась себе открытой, уязвимой, хотя давно дала себе зарок никогда и не перед кем не раскрываться.

— Я попросил приятеля в отделе посмотреть доклад от того дня, когда тебя обнаружили. Живущая поблизости женщина, заметив тебя, позвонила в полицию. Мне дали ее имя, номер телефона. Если она до сих пор там живет, то, вполне вероятно, захочет поделиться со мной информацией, которую не дала полиции. — Мейсон подошел к Роз и стиснул ее локоть. — Мы найдем твою мать, Рози.

Она скрестила руки на груди, его прикосновение одновременно согрело ее и вызвало дрожь. В голове зашевелилось слишком много мыслей, из тех, которые и понять-то сложно. И мужчина, стоящий рядом, в немалой степени способствовал возникновению этой путаницы.

— Как ты? — спросил он.

— В порядке. Я постоянно приказывала себе не вспоминать о матери, но последнее время никак не могу удержаться. Только о том и думаю.

Мысли о матери лезли в голову, рождали мечты. Как и мысли о Мейсоне.

— Только об этом? — спросил Мейсон, подняв бровь.

— О чем мне еще думать? — с вызовом бросила она.

— О том же, что и я. Ты творишь со мной чудеса, Рози, — сказал Мейсон, проводя рукой по лицу. — Не уверен, что мне приходилось испытывать нечто подобное.

— В каком смысле?

— Боюсь, я сойду с ума, если не получу тебя.

— Ты же сказал, что следует чуть отступить назад, разобраться, что к чему, — напомнила ему Роз.

Он прикрыл глаза.

— Да, я так говорил.

Несмотря на его страдальческие гримасы, она решила не давать ему никакой поблажки:

— Сказал, что не хочешь пользоваться моей… чем? — ах да, ситуацией.

Один глаз открылся.

— Угу.

— И еще что-то относительно наличия у меня массы… ненужного багажа.

Оба глаза широко распахнулись.

— Я ничего не говорил про багаж. Думаю, я назвал это массой… неопределенностей. — Произнося фразу, он не отрывал взгляда от ее губ.

Мейсон шагнул к ней, оказавшись так близко, что его теплое дыхание защекотало ей щеку. Последовавший за этим поцелуй оказался далеко не дружеским. Это было яростное слияние ртов, жаркое, лихорадочное признание неистребимой потребности. Пальцы Роз так крепко вцепились в мягкую ткань рубашки Мейсона, что материя затрещала. Его руки заскользили вниз, легли ей на ягодицы.