Келли Джеймисон - Покоритель сердец
Будто ветер погнал ее к Джордану. Она сделала шаг, другой...
Руки Джордана сомкнулись на ее талии, он поднял ее и посадил к себе на колени. Шлем упал к его ногам.
Порыв ветра спутал ее волосы, и рука Джордана поднялась, чтобы убрать прядь. К удивлению Ханны, рука у него дрожала.
— Я скучал по тебе всю неделю, — сказал он. — Хотел позвонить, но боялся, что не удержусь и заеду.
— Почему же не заехал?
— Боялся, что не удержусь и сделаю вот это.
Он так стремительно и жадно впился в ее губы, что Ханна задохнулась. Ее руки обвились вокруг его шеи, а губы яростно отвечали на поцелуй.
— Ты знаешь, какой у тебя невинный вид в розовом? — требовательно спросил он. — Ты единственная известная мне женщина, которая может одеваться как учительница воскресной школы и пробуждать во мне желание каждым взглядом своих глазищ.
Ханна засмеялась, хотя ей не казалось, что учительнице воскресной школы очень подходят джинсы и розовый пуловер с двумя белыми пуговками у горла.
— Стоит мне взглянуть на тебя, — продолжал он сдавленным голосом, — и хочется утащить тебя куда-нибудь и заняться любовью. И отнюдь не нежно и медленно. Я пугаю тебя, Ханна Брюстер?
— Нет, — сказала она. Голос у нее срывался. — Я хочу тебя так же страстно.
Первые крупные капли дождя упали на их лица, но Джордан с Ханной не двигались. Оба были потрясены силой своего желания. Дождь промочил их до нитки, но они опомнились только с первым ударом грома.
Джордан поднял Ханну, слез с мотоцикла и пошел к хижине. Под навесом крыльца он целовал ее все время, пока искал ключ. И открыв дверь, продолжал целовать, пятясь внутрь.
Внутри было темно и прохладно.
Джордан раздвинул красные клетчатые занавески на окне, и стало немного светлее. Ханна дрожала в мокрой одежде.
— Ханна, — прошептал он, — я невыразимо хочу тебя, но решаешь ты.
Ханна сглотнула, тронутая тем, что он, так очевидно сгорая от желания, нашел силы спросить ее.
— Да, — прошептала она.
Он снова пожирал ее губы, и Ханне стало жарко в прохладной хижине.
Вот так все было и тогда, но теперь она хотела его еще сильнее.
Он снова бросит тебя, сказал внутренний голос, но это не имело значения. Он мог бы сказать, что Джордан бросит ее, едва встав с кровати, и все же она легла бы с ним.
— О чем ты думаешь? — спросил он, расстегивая белые пуговки.
Ханна печально улыбнулась, думая о времени, когда он снова оставит ее.
— Думаю, какая я дура, что не могу сказать тебе «нет».
— Ты не дура. И я рад, что ты не можешь сказать «нет», потому что и сам не могу, когда речь идет о тебе.
— А когда все закончится? — все-таки не удержалась она. — Сколько у меня есть времени? Сколько осталось до твоего нового увлечения?
— У меня такое чувство, будто я буду хотеть тебя, сколько бы раз мы ни занимались любовью, — сказал он, торопливо стаскивая через голову ее пуловер. Положив его на спинку стула, он продолжал раздевать ее.
Он все равно не останется навсегда, с отчаянием думала Ханна. Лучше насладиться тем, что есть сейчас, — потом будет только боль.
Когда он стащил с нее джинсы, все мысли куда-то улетели. Ханна сбросила туфли, и Джордан, улыбаясь, опустился на колени, чтобы снять с нее носки.
— Знаешь, ты первая женщина в носках, с которой я занимаюсь любовью.
Она снова вспомнила, что после нее будет следующая, и вздохнула.
— Уверена, что ты видел больше чулочных изделий на спинках кроватей, чем я переносила за всю жизнь.
— Ты никогда не пыталась меня очаровать, Ханна, — сказал он, бережно снимая носок. — Мужчины находят это качество очень сексуальным.
— Мне трудно судить, — честно сказала она. — Я не знала других мужчин. Так что, если ты думаешь, что в твое отсутствие я брала уроки, — сказала она с деланной бравадой, — ты ошибаешься. Я все та же.
Джордан неожиданно подхватил ее на руки и понес к ореховой кровати.
— Ты недооцениваешь себя, Ханна, — сказал он, опуская ее на толстое покрывало. — Искренность делает тебя несравненной.
Она чувствовала себя страстной, беспомощной и распутной. И искренне удивлялась тому, что не стыдится ни одного из своих нынешних чувств.
Не отводя от нее глаз, Джордан достал из кармана джинсов блестящий пакетик и положил на кровать. Быстро раздевшись, он швырнул одежду на стул.
— Дай я, — хрипло прошептал он, когда Ханна потянулась рукой за спину, чтобы расстегнуть лифчик.
Она вздрогнула от нового удара грома. Джордан целовал ее шею и плечи. Дождь пошел всерьез, и в комнате потемнело.
Сердце Ханны колотилось, перекрывая шум бури, когда он сбросил на пол лифчик и лег рядом с ней. Он гладил ее груди, и соски твердели под его пальцами. Она изогнулась, и он снял с нее трусики, лаская груди ртом.
Ее пальцы впились в его поросшую темными волосами грудь. Джордан затаил дыхание. Пальцы Ханны скользнули к его животу, а потом ниже, касаясь и лаская, пока он не застонал от наслаждения.
— Я хочу все делать медленно, — сказал он, убирая ее руки.
— Я не выдержу, если ты будешь делать медленно, — честно сказала она.
Джордан улыбнулся и коснулся ее щеки.
— Тогда не будем медлить.
Ханна схватила его, притянула к себе. Когда он вошел в нее, она снова изогнулась от невыразимого наслаждения.
— Тебе больно? — прошептал он, заглядывая ей в лицо, и Ханна поняла, что кричала.
— Нет, — шепнули ее губы, — хорошо.
Джордан улыбнулся.
— Мне тоже. — Он двигался в ней медленно и осторожно, но Ханна уже не могла вынести силы сладострастия.
Она рванулась навстречу ему, впилась губами в его губы. Шепот, вздохи и тихие стоны смешивались, срываясь с их губ. Такого огня в крови Ханна не знала ни с ним — тогда, — ни в мечтах.
— Джордан... пожалуйста, — прошептала она, и он задвигался быстрее. Их тела двигались в едином ритме вырвавшейся из-под всякого контроля страсти.
— Ханна!.. — Он сам не знал, вырвался ли этот крик из его горла, когда тело содрогнулось в пике наслаждения.
Она что-то неразборчиво бормотала, устраиваясь поудобнее в его объятиях, и Джордан изучал ее лицо. Эта женщина никогда не перестанет его удивлять.
А сын? Когда Джордан был с Кевином, его жизнь приобретала новое измерение. Он никогда не думал, что так приятно наблюдать, как растет и учится ребенок. Он видел в Кевине кое-что от себя, хотя понимал теперь, что это есть во всех детях: отчаянное желание быть любимым и найти свое место в мире.
