Сказка для Несмеяны (СИ) - Алёна Дмитриевна
— Ты неправду сказал, — всхлипнула она, все так же прячась у мужа на груди. — Неправду, что мне все равно с кем. Мне не все равно. И не все равно до тебя…
— Конечно, не все равно, — успокаивающе согласился Светозар. — Я ведь помню, как ты меня жалела, когда матушка болела.
Матушка болела…
О болезни ее свекрови в доме молчали, но Несмеяна помнила — и точно знала, другие тоже помнят — те страшные два месяца на исходе ее первой беременности, когда Настасья стихла и слегла, иссохла и была так слаба порой, что не могла даже говорить, лишь смотрела на них, будто пытаясь запомнить, вобрать как можно больше перед уходом, и карие глаза ее казались огромными на исхудавшем желтоватом лице. Смерть большой черной птицей парила над теремом с резными ставнями, и сил Финиста и их с Настасьей сыновей не хватало, чтобы прогнать ее. Несмеяна помнила безумный взгляд свекра, и тишину, установившуюся в доме, в котором больше никто не пел. И помнила, как однажды вечером Светозар вошел в их опочивальню и вдруг заплакал.
— Я не могу, — всхлипывал он. — Я пытаюсь излечить, и не могу…
Никогда прежде Несмеяна не видела мужских слез, и эти слезы напугали ее. Потому что если плачет мужчина, значит, все уже решено, и ничего нельзя исправить. Она смотрела на мужа, и вдруг вместо взрослого мужчины увидела перед собой маленького мальчика. Мальчика, который махал рукой в окно ее дома. Подарил ей красную ленту. Нашел ее в лесу и залечил ее коленку. И этот мальчик плакал от страха. От страха, который она могла понять, ведь она тоже потеряла мать.
Несмеяна не знала, как утешить взрослого, но знала, как облегчить горе ребенка. Прижать к себе покрепче. Обнимая, шептать, что все будет хорошо. Целовать…
В какой-то момент Светозар поцеловал ее сам. В ту ночь он был с ней по-особенному нежен.
А потом, когда им всем оставалось лишь ждать последнего вздоха, Настасья поправилась. И поздно ночью, установив купол, Светозар шепотом рассказал ей, что Финист обратился за помощью к темному магу, пообещав тому за помощь любую службу.
— Я не могу его осудить, — отведя глаза, сказал Светозар.
И Несмеяна тоже не смогла осудить. Разве не сделала бы она тоже самое для своего ребенка? Разве не спасла бы она свою матушку, если бы могла? Ни для кого не было секретом, как сильно Финист любит жену.
Когда Настасья совсем выздоровела, Борислав испросил разрешение покинуть отчий дом и уйти помощником к купцу. Финист нахмурился, свекровка покачала головой, увела мужа, о чем-то долго толковала с ним за закрытыми дверьми, а на следующее утро они при всех огласили свое решение.
— Езжай, сынок, — кивнула Настасья. — Мы тебя благословим. Страшно умирать, не испробовав в жизни то, о чем мечтал…
Тогда Несмеяне показалось, что все они заплатили сполна, и больше беда в этот дом не вернется. Как больно оказалось ошибиться. Но, как и в прошлый раз, они были вместе. И никто никого не судил за ошибку.
И вдруг снова зазвенел в голове надрывный крик Клима.
«Мама, ты меня любить не будешь?»
И в усталом, безрадостном, полном безнадеги голосе Светозара ей почудился тот же вопрос и те же слезы. Но Климу было всего четыре зимы, и все, что было у него на уме, оказывалось и на языке, а муж ее все же давно не был мальчиком и умел молчать.
И неожиданно для себя Несмеяна призналась ему в том, что осознала недавно.
— Я тоже раньше думала, что мне все равно, кто со мной. Но теперь знаю, что нет. Аким смотрел на меня давеча у колодца, и мне было неприятно. А когда ты смотришь, мне всегда хорошо. И как я могла тебя тогда не жалеть? Разве я не мучалась, видя, как ты мучаешься. Как все вы мучаетесь? Разве я сама не горевала?
Подняла голову, встретилась взглядом с серыми глазами. Наверное, надо было что-то еще сказать, но она не знала, что, поэтому просто прижалась еще крепче и почувствовала, как губы Светозара легко коснулись ее макушки.
Кому бы еще смогла она доверить своих детей? Нет, их детей. Его детей. Светозар правильно сказал. Он был их отцом. Не только потому, что она родила их от него. Но и потому, что он любил их. Так же, как она. И он заботился о них, и мечтал о хорошей жизни для них. Ей вспомнилось, как он брал их на руки — совсем маленьких. Первые дни после родов, когда Настасья запрещала ей вставать с постели, если малыши просыпались и начинали плакать, либо она, либо Светозар обязательно приходили, давали ей их в руки, чтобы покормила, следили, чтобы не уснула и не задавила. И она помнила, как она кормила, а Светозар ласково гладил сына указательным пальцем по жиденьким волосикам. И его большая мозолистая от работы ладонь накрывала голову сына целиком.
Но ей не было страшно. И не хотелось, чтобы он ушел. Пусть смотрит, думала она. Пусть и он порадуется на маленькое чудо, что выросло в ней и вышло из нее, чтобы увидеть небо, солнце и траву, услышать птиц, ощутить лицом дуновение ветра.
Но ведь тогда он гладил по голове не только ее чудо, но и свое.
— Хорошо, что мои дети — твои, — выдохнула она то, о чем думала. — Смотри, как Яшунька на тебя похож. Они с Климом вырастут такими, как ты. Добрыми, смелыми, честными…
— А разве я такой?
— Конечно! Ты всегда
