Эврибия капитана Джонса (СИ) - Траум Катерина
Каюта капитана — самая дальняя в тёмном коридоре. Больно вывихнув плечи, меня толкают за скрипучую деревянную дверь, и я едва успеваю выставить вперёд ладони, чтобы не приложиться щекой о стену.
— Располагайся, цыпа! — один из пиратов мерзко гогочет на то, как неуклюже я прилипла к опоре.
Корабль чуть качает на волнах, и держать равновесие немного сложней, чем на суше. Особенно для того, кому это чуждо. Сзади слышатся уже узнаваемые гулкие шаги массивных кожаных сапог: до сих пор гудит в ушах от того звука, когда он спрыгнул откуда-то сверху на палубу.
— Привяжите её, — равнодушный голос капитана бесит до дрожи.
Резко обернувшись, чтобы кинуть на него уничтожающий взгляд, вижу, как он спокоен и холоден.
Нет, мерзкие пираты не должны быть такими потрясающе завораживающими. Ленивая походка и железная выдержка, плотные штаны с поясом, за который заткнута плеть. Расстёгнутая до середины крепкой мускулистой груди чёрная рубашка и такого же цвета бандана на голове. Из-под неё виднеется несколько совсем небольших волнистых тёмных прядок, словно корона царя зверей. Кожа смуглая и очень загорелая, а на шее болтается на длинной верёвке какой-то металлический амулет. Я должна была посмотреть с ненавистью на то, как он молча зажигает фитили ламп по углам каюты, но несмотря на очевидно исходящую от него опасность — снова вышло умоляюще.
Пожалуйста, пожалуйста. Пусть слухи, что ты один из самых благородных пиратов всего залива окажутся правдивы. Я бы не полезла к тебе на корабль, если бы не была уверена в этом.
Даю себе мысленную оплеуху за жуткий оксюморон: благородный пират…
— На крюк, Джонс? — тем временем ждут пояснений его послушные крысы.
— Да. Только не слишком высоко.
Я не понимаю, о чём они говорят. В панике оглядываюсь, оценивая обстановку. Большой круглый стол с разложенной на нём картой Кариб, какие-то не совсем понятные мне приборы, из которых узнаю лишь компас. Ещё поверх карты лежит резная табачная трубка и пустая бутылка из-под рома. Всё ясно: рабочее место капитана. Чуть в стороне стеллаж с непонятными тряпками и потрёпанными корешками книг — наверное, это атласы. В дальнем углу подвешен серый гамак из куска парусины, призванный, видимо, служить постелью. Крохотное и мутное окно на стене, откуда слабо пробивается лунный свет. И ровно посреди каюты с потолка свисает массивный железный крюк, замечая который я теряю дар речи.
Это что, пыточная?
— Нет-нет, не надо! — в ужасе мотаю головой, отлипая от стены и заикаясь. — Прошу, нет! Я и так расскажу всё, что вы хотите знать!
— Это за невежливое обращение, — невозмутимо хмыкает Джонс, снова окидывая меня пробирающим до дрожи многообещающим взглядом. В зелени глаз благодаря улучшившемуся освещению видится ободок охры у радужки. Туго сглатываю, борясь с желанием кричать — всё равно впустую. — Заявилась без приглашения на мой корабль, потом махала сабелькой и харкалась… Я понимаю, что ты явно дева не благородных кровей, но так у тебя добавится честности. На крюк её, — решительно и властно командует он, вызывая мой тонкий обречённый всхлип.
Бежать некуда. Только на дно моря, кормить собой акул. Уже не знаю, какой вариант был бы хуже, а потому закрываю предательски влажные глаза, пока меня снова обхватывают за плечи грубые мозолистые пальцы. Тащат на середину комнаты, я дрожу всё сильней, предчувствуя адскую боль за свою дерзость. Что поделаешь — натура бунтарки… Неизбежно ломающаяся под гнётом этого неколебимого гнусного пирата. Лишь бы его плеть не исполосовала меня до костей.
«Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься. К Тебе взываем в изгнании, чада Евы, к Тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слёз…» — я беззвучно шепчу первую всплывшую в памяти молитву, пока вокруг моих запястий морским узлом обвивается суровая верёвка и тут же закидывается на крюк, фиксируя в самом беззащитном положении.
Знаю, что щёки влажные и пунцовые. Но всё ещё страшно открыть глаза. Хорошо, что могу стоять без усилия, не на носочках — и без того непривычные к сапогам ноги ноют от жесткой мужской обуви.
— Хорошо, парни. Направьте корвет на палубу и оставьте нас, — голос капитана отчего-то на удивление тих, когда он бросает последний приказ.
— Есть, Джонс, — безропотно соглашаются его шавки, и пробивающиеся через вату в моих ушах звуки шагов говорят, что они ушли. Дверь шумно скрипит за ними, оставляя меня наедине с моим возможным палачом. Не могу сдержать жалобного всхлипа. Забываю следующую строчку «Славься, Царица».
— Что ты там такое бормочешь, куколка? — первый же вопрос заставляет меня вздрогнуть и всё же распахнуть веки, выискивая чёрную фигуру Джонса.
Он стоит напротив, наблюдая за мной с нескрываемым интересом и уже без той злости, что была на палубе. Робкая надежда на лучшее просыпается в груди колкими мурашками от такого внимания, и я твёрдо решаю ему не врать. Не в том положении.
— Молитву. Что мне ещё остаётся? — даже удивительно, что голос почти не дрожит.
— Ты в море. Тут свои боги, — усмешка на его тонких губах играет невозможно очаровательно, и я на короткий миг забываю, что подвязана с задранными кверху руками без шанса на защиту. — Итак, начнём с простого. Как тебя зовут?
— Джессика. Джессика Уайтвелл, — честно говорю ему, на пробу как можно незаметней дёргая связанными руками.
Крюк только чуть покачивается над головой. Джонс вдруг едва заметно улыбается: самыми краями губ, и в слабом свечении ламп мне могло показаться. Но нет — в отсутствии подчинённых его взгляд и правда, значительно теплеет. Охры становится всё больше.
— Красивое имя, — он вдруг поднимает руку, в очевидном намерении дотронуться до моего лица.
Его глаза не отрываясь смотрят на меня, и почему-то дышать становится трудней. Во рту сухо, и я невольно приоткрываю губы. Как раз в тот момент, когда шершавые мужские пальцы почти невесомо касаются моей скулы. Короткий обжигающий импульс от этого контакта на мгновение парализует меня, но только на мгновение. Дёргаю головой, непроизвольно — просто страшно, потому что не могу предсказать его действий.
— Тебя не били, Джессика?
В неожиданном вопросе чувствуется нечто совершенно странное: забота? Искреннее волнение? Неужели ему не плевать? Тихо шепчу, пока Джонс, чуть нахмурившись, озабоченно рассматривает моё лицо и шею, даже ласково откидывая пряди волос:
— Нет. Не успели. Я схватила саблю и выбежала из трюма на палубу.
— И на что же ты надеялась? Что доплывёшь до ближайшего берега? — мне кажется, или он сейчас смеётся надо мной? Обиженно поджимаю губы.
— Я вообще не умею плавать.
В его глазах искрит откровенный шок. Да, согласна: ползти на пиратское судно, прекрасно зная, что окажусь за бортом — и пойду камешком ко дну — затея откровенно глупая. А может, у бравого пирата просто не укладывается в голове, что вообще можно не уметь правильно барахтаться в воде. Если бы у меня был выбор, ничего бы этого не произошло.
Джонс вдруг хватает край моей болтающейся мешком рубашки, вынуждая вздрогнуть всем телом от на секунду затихшего было страха. Я ждала этого. Ждала с ужасом… и чуть-чуть, самую каплю — с колкими мурашками по коже. Опускаю взгляд на его полуоголённый торс, застываю. Что-то тянет внутри, взывая быть замеченным, а тем временем капитан с треском отрывает от моей рубашки небольшой кусок в самом низу, оставляя ворованную одежду болтаться бахромой.
Уверена, он слышал, как шумно я втянула воздух. Пропитанный запахом моря, рома и возвышающегося передо мной мужчины. Приятно. Особенно когда под моим удивлённым взглядом Джонс вдруг аккуратно проходится куском ткани по дрогнувшей скуле, стирая оставшиеся там после часов в тесной бочке тёмные следы. Так осторожно, словно не хочет напугать ещё больше.
— Ты слишком заботлив для грязного пирата, — преодолеваю робость, чтобы подать голос, чётко ощущая скользящее между телами звонкое напряжение.
От его жеста непроизвольно подкашиваются колени — будто он и правда, нежен сейчас со мной. И я не подвешена перед ним на большом железном крюке, как готовый к сдиранию шкуры кролик.
