Бледная поганка - Елена Лабрус
За некрасоту.
— Господи, у других дети как дети, а у меня чистая лягушка, — приговаривала она, с брезгливостью срывая с меня бант.
Наверное, это было моим первым осознанным воспоминанием — ощущение собственной непривлекательности. Понимание, что именно со мной не так, пришло потом.
Большеротая, с широко расставленными глазами, длинным утиным носом.
— Ну и нос, — приговаривала бабка, — на семерых рос, да одной достался.
Нет, это была не та большеротость, что с возрастом превратится в шикарный голливудский оскал Джулии Робертс, Энн Хэтэуэй или Камерон Диас. Не широко расставленные глаза Кейт Мосс или Натальи Водяновой. Не властный характерный нос Барбары Стрейзанд или Мэри Стрип.
Это были некрасивый большой рот. Некрасивые маленькие глаза. Некрасивый нос уточкой. И некрасивая девочка, которую стеснялась даже собственная мать.
Зачем она решила меня родить, когда ей припеваючи жилось и без меня? Инфантильная, легкомысленная, по-детски эгоистичная, всю жизнь прожившая на содержании у жестокой властной матери, внучки знаменитого адмирала, наверное, она решила, что я буду живой куклой, которую она будет наряжать и хвастаться.
Что я буду такой же темноволосой красавицей с газельими глазами, как она.
И эта идея так ей понравилась, что она быстренько с кем-то переспала в своём «Национале» (по знакомству бабка устроила её администратором в гостиницу, и это была единственная работа моей матери за всю жизнь), придумала мне, как ей казалось, шикарное имя — Юнона (Юнона Тарханова ну, звучит же?), легко и без проблем родила. Но что-то пошло не так.
Что такое быть некрасивой, я поняла в три года.
Не обманывайте себя, что красота — это относительно. Не говорите мне: «Вот я тоже…». Нет, вы не тоже, если в три года мальчик не вырвал свою руку из вашей и не сказал: «Я с ней танцевать не буду, она страшная». Даже трёхлетние дети понимают, что красиво, а что нет.
С этим бесполезно бороться. На это бессмысленно обижаться. Это не имеет никакого отношения к самооценке. Это всё равно, что родится без рук или без ног. Некрасивая — это объективно. Это диагноз. Это приговор.
У девочек симпатичных, хорошеньких, ангелообразных есть масса способов проявить себя: они могут стать хорошими или плохими, милашками или стервами, могут мнить о себе слишком много или ни в грош себя не ставить — это их выбор.
У девочек некрасивых выбор невелик: всем угождать или всех презирать.
Никто не хочет дружить с некрасивой одноклассницей. Чуточку менее привлекательной — да, но с уродиной — нет. Это как ходить с пятном блевотины на нарядном платье (фу, это что, твоя подруга?)
Никто не будет добиваться внимания некрасивой девушки. Вожделеть, мечтать, искать благосклонности — если выражаться высокопарным языком. Если простым — мечтать выебать.
У девочек некрасивых только два пути: довольствоваться тем, что есть, и не хватать звёзд с неба, или доказывать всему миру, что красота не главное.
Но знаете, что больнее всего? Что некрасивых девочек награждают тем же набором чувств, что и красивых. Ну зачем нам жирным, уродливым, кривоногим, тощим, большеротым лягушкам и бледным поганкам, например, любовь? Ну, сделайте нас в качестве компенсации бездушными. И мы пойдём осваивать целину и Северный полюс, укладывать шпалы и асфальт, выносить судна из-под лежачих больных, переставлять баки с пивом и не будем чувствовать себя ни несчастными, ни полноценными. Но нет. И меня тоже угораздило влюбиться.
Угадаете в кого?
А если я скажу, что он был самым красивым парнем в школе? Что в старших классах от него мокли трусы даже у чопорной столетней химички?
А если спойлер? В итоге я вышла за него замуж.
К чему же тогда вся эта ода о некрасивых девчонках, спросите вы.
Значит, всё же — не родись красивой?
Всё не так просто.
3
Помните, я сказала, что у некрасивой девочки есть два пути: стать удобной или стать независимой? Всех любить или всех ненавидеть?
А знаете, сколько комбинаций можно составить из этих четырёх слов?
Лучшая, конечно, стать независимой и всех любить. Достичь мастерства в каком-то деле, примириться со своим несовершенством и познать дзен.
И мир вздохнул бы с облегчением: и перед глазами не маячит (никто не любит смотреть на калек, больных, нищих и уродов), и пользу приносит.
И может, я научилась бы довольствоваться малым, любить ближних и мастурбировать за неимением большего.
Может, однажды я даже приду к тому, чтобы жить ценностями, а не целями, но уже в пять лет я поняла, что лучше внушать страх и ужас, чем жалость, когда в кровь разбила бровь пацану машинкой, а в девятнадцать хотела побеждать.
И пошла другим путём…
Десять лет назад, когда мне было девятнадцать, я решила разменять один из двух имевшихся у меня козырей в битве за Андрея Сомова.
Вы, конечно, спросите, а какой второй?
О втором ещё будет, а первый — моё невезение родиться девчонкой, я решила разыграть максимально грамотно и хладнокровно. И в промозглый октябрьский день заявилась в автосервис к человеку, который умел тасовать карты, как никто другой.
— Варицкий! — крикнула я, распахнув дверь в каморку на втором этаже.
— Блядь! Что ж ты так орёшь-то? — дёрнулся Варя и стал поспешно застёгивать ширинку.
— Ну, Ки-и-р… — недовольно захныкала стоявшая на четвереньках девица. Но Варя, он же Кирилл Варицкий по кличке Чпокер остался неумолим. Хлопнул её по заднице:
— Давай, давай, одевайся! Потом закончим.
— Ну, говори, — дошёл Варицкий до крайней пуговицы на рубахе, когда девица, подхватив манатки, зацокала вниз по сварной железной лестнице. Пуговица оказалась без петельки (рубашку он застегнул криво), Кир выругался и стал её расстёгивать. — Чего тебе, Юнга?
Варе тогда было двадцать пять. Он держал автосервис, в котором жил, работал и проворачивал разные незаконные дела.
Варей его звали из-за фамилии, а кличку Чпокер он получил заслуженно. Во-первых, был игроком (не только в покер), а вторым было то, из-за чего он мне понадобился.
— Ну? — смотрел он выжидающе. — Опять морду кому-нибудь набить? За два месяца уже и в универе успела себе врагов завести? — справедливо предположил он.
Разобрался с пуговицами и засунул в шлёвки штанов большие пальцы.
Волосатые руки, покрытые
