Эллен Чейз - Тайна радости

— Ну да. Мы… — голос Теда, сорвавшись, замолк, и он неловко засунул палец под воротник своей голубой рубашки.

Кейси медленно приблизилась к нему, агрессивно вздернув подбородок, и ткнула его в грудь длинным указательным пальцем.

— Не собираешься же ты сделать из меня девочку на побегушках! — прошипела она, привстав на цыпочки, чтобы посмотреть на него сверху вниз. — Я не только не приготовлю ланч сегодня, я не буду его готовить никогда. И кофе тоже. А если тебе и твоим друзьям это не нравится, можете прыгать с горя в Чарльз-ривер!

— Кейси, сядь! — приказал Мэтт. — Тед, выйдите и закройте за собой дверь.

— Можно ли поверить в это? — скрежетала она зубами, ее глаза-буравчики, казалось, просверливали насквозь спешившего убраться поскорее редактора. — Старина Кейси, приготовь ланч, подай кофе! Сделай то, сделай это!

Кейси выхватила из пенала карандаш и нацелилась им в сторону гула, доносящегося из рабочей комнаты.

— Многое изменилось за последние десять лет, — сетовала она, все больше возбуждаясь. — Но каждый из них до сих пор видит во мне только рослую школьницу на подхвате. — Ее длинные пальцы легко переломили карандаш. Она выбросила его в мусорную корзину и тут же схватила другой. — Довольно, меня тошнит от этого, я устала! И я устала быть мусорной ямой для всех проблем. Что я им, палочка-выручалочка? Знаешь ли ты, сколько людей в этой газете должны мне деньги? Да я могла бы объехать всю Европу за счет их долгов мне!

Она стукнула желтым карандашом о металлическую крышку стола, успешно сломав его, как и предыдущий.

— Эти карандаши стоят пять центов штука, — сухо заметил Мэтт.

Кейси испепелила его взглядом, засунула руку в карман своей бургундской ветровки и бросила двадцатипятицентовую монету на стол.

— Остальное тоже за мой счет, — гордо отрезала она.

— С тебя причитается и за ремонт машинки, которую ты использовала как аргумент во вторник, — напомнил Мэтт.

Он вздохнул и устало потер лицо. Его тон смягчился.

— Кейси, ну когда ты бросишь эти свои дьявольские штучки?

Глядя на его посветлевшее лицо, Кейси почувствовала, что ее раздражение быстро улетучивается. Она открыла штору и прижалась лбом к успокоительной прохладе морозного стекла.

Кейси задумчиво наблюдала за мечущимися прохожими, застигнутыми врасплох большими сугробами грязного снега, завалившего улицу под окном. Мрачное небо олицетворяло февральскую угнетенность и безрадостность, от которых тоскливо щемило сердце. Кейси ненавидела февраль и понедельники.

Жизнь ее превратилась в нечто вроде зубной боли. В последнее время внутренняя пустота все больше мучила ее. Жизнь казалась бессмысленной. Она чувствовала себя несчастной, одинокой и обиженной всеми. "Надо остановиться и поразмыслить, что делать дальше", — грустно думала она, тупо разглядывая свое отражение в оконном стекле.

Кейси нерешительно вздохнула, затем резко встряхнула головой. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам.

— Я увольняюсь, Мэтт.

— Подожди минуту! — Он попытался покинуть кресло, но потерпел фиаско в борьбе с гипсовой повязкой на ноге. Мэтт рассерженно стукнул кулаком по столу. — К черту, Кейси, ты не можешь это сделать!

— Почему?

— Что значит почему?! — проревел он. — Ты слишком ценный репортер, ты получила Пульцеровскую премию… Бога ради, не уходи! О… постой. — Его глаза удивленно расширились в догадке: — Ты что же, собираешься переметнуться в "Глобус", так ведь?

— Никуда я не собираюсь… — Она вздохнула и отвернулась от окна. — Я просто хочу уйти.

— Ты не можешь оставить газету!

— Черт побери, Мэтт, почему не могу?! — выпалила она в сердцах. — Почему я не вправе изменить свою собственную жизнь? Я устала постоянно делать что-то только для других. Я теряю себя!

— Конечно, конечно, но давай подумаем. — Он потер шею, пытаясь снять вдруг возникшую боль. — Пожалуйста, подойди сюда и сядь, мы все обсудим.

Кейси плюхнулась в обшарпанное металлическое кресло, изящно положив ноги в серых фланелевых облегающих брюках на подлокотник.

— Видишь ли, на это трудно было решиться, — спокойно сказала она. — Журналистика у меня в крови. По правде говоря, я сама испугалась своих слов об уходе, как будто мир обрушился, но я хочу перемен. К тому же теперь я уже не чувствую себя хорошим репортером.

— Не мели чепухи! — возразил Мэтт. — Ты участвовала в одном из самых престижных журналистских конкурсов и…

— Это была просто удача, — прервала она его. — В прошлом году ты кинул Фреда, Дага и меня раскручивать эту жуткую детскую тему. Все чистые интервью и расследования, ну, в общем…это досталось им. — Ее волнующийся голос дрогнул. — А я влезла в самую грязь настолько, что, кажется, окончательно подорвала свою психику.

— Это моя оплошность. Я давал тебе слишком много заданий, требующих большого нервного напряжения.

Мэтт вспомнил написанные ею материалы о наркоманах, беременных девчонках, изнасилованиях и недавние выпуски об избитых женах и совращении малолеток.

Кейси заставила себя подняться с кресла и бесцельно зашагала по комнате.

— Ты не понимаешь, Мэтт. Не в этом дело. По-настоящему профессиональные репортеры и должны быть объективными, бесстрастными и бесчувственными. А я после недели репортажей для спортивного отдела, возвращаясь домой, рыдала из-за поражения "Брюинс". — Она сгорбилась, сжала руки в кулачки внутри карманов жилета. — На прошлой неделе я наблюдала, как Фред с совершенно невозмутимым видом писал некролог на своего лучшего друга. А я в то же время чуть не задохнулась от жалости, читая "Мелочи" в разделе юмора. — Она покачала головой. — Нет, проблема — это я сама.

— Разве это только твоя проблема, Кейси?

Она подошла к окну и недоверчиво покачала головой.

— Ты все понимаешь, Мэтт. Я очень люблю этот дом, этот старый красный кирпич колониальных времен, пытающийся выжить среди растущих как грибы стеклянных небоскребов. Время, кажется, не властно над ним. — Ее палец чистил квадратик запыленного окна. — Я буду тридцатой на Мартовских идах, но, в отличие от Юлия Цезаря, вершина моей личной жизни — это борьба за пониженную плату в подвальном помещении Файлина.

— Тебе не кажется, что ты все несколько драматизируешь?

— Я? Я всегда стремилась быть такой же, как все, быть одной из многих, но у меня никогда не получалось вписаться в толпу. Знаешь, каково быть в тринадцать лет ростом метр девяносто пять? Это счастье, если только ты мальчишка и хочешь играть в шотландских горцев!

— Я всегда ругался с твоим отцом по поводу твоих комплексов, — сердито пробормотал Мэтт. — Не стоило ему таскать тебя по всей стране. Оставь он тебя…