Фридрих Шпильгаген - Ганс и Грета

– Да, все тотъ-же, – отвѣчалъ г-нъ Вейземейеръ, маленькій, худенькій человѣкъ, – все тотъ-же весельчакъ, тотъ-же весельчакъ!

Но г. Вейземейеръ сказалъ это вовсе не веселымъ голосомъ, во-первыхъ, потому что былъ вообще меланхолическаго темперамента, а во-вторыхъ, ему вдругъ показалось, что Гансъ одинъ можетъ съѣсть всѣ прекрасныя вещи, стоявшія на столѣ и предназначенныя для «сборщиковъ».

– Они зайдутъ прежде всѣхъ къ вамъ, сосѣдъ, – сказалъ булочникъ.

– Да, да, вѣроятно, – сказалъ г. Вейземейеръ.

Дѣйствительно, процессія переходила черезъ ручей по узенькому мостику прямо къ дому г. Вейземейера. Поднялся страшный крикъ и гамъ, когда Гансъ, вмѣсто того, чтобъ идти по мосту, однимъ прыжкомъ перескочилъ черезъ ручей, причемъ женское его одѣяніе далеко развевалось по вѣтру – и очутился около г. Вейземейера, который въ ужасѣ отступилъ на нѣсколько шаговъ. Булочникъ же между тѣмъ улыбнулся своими толстыми, покрытыми мукой, губами, и спросилъ:

– Еще чортъ не унесъ тебя, Гансъ?

Гансъ, вмѣсто отвѣта, сдѣлалъ низкій книксенъ и преобразилъ свое красивое лицо въ рожу самаго отъявленнаго ханжи.

– Ну, такъ когда же это будетъ, Гансъ? – сказалъ снова булочникъ.

– Тогда, когда вы станете печь самыя большія булки въ околодкѣ, – сказалъ Гансъ и присѣлъ еще ниже.

Булочникъ бросилъ на него злобный взглядъ, но тутъ подоспѣли другіе парни и всѣ направились въ домъ купца. Г. Вейземейеръ послѣдовалъ за сборщиками и съ кислой миной смотрѣлъ, потирая руки (желая этимъ выразить свое удовольствіе и гостепріимство), какъ парни укладывали въ мѣшки со стола провизію, которой было не особенно много.

– Ты останешься у насъ, Гансъ? – спросилъ г. Вейземейеръ.

– Не думаю, – возразилъ Гансъ, кладя въ мѣшокъ тощій окорокъ. – Свиньи здѣсь слишкомъ костлявы.

Съ этими словами грубіянъ перекинулъ свой мѣшокъ черезъ плечо и, выходя изъ дому, сдѣлалъ видъ, будто изнемогаетъ подъ тяжестью, что вызвало новый крикъ и смѣхъ со стороны собравшихся на улицѣ. Такъ отправились они опять по деревнѣ, изъ дому въ домъ. Толпа, сопровождавшая ихъ, увеличивалась и крикъ и смѣхъ становились все громче, а прыжки и штуки Ганса все забавнѣе. Когда всѣ думали, что запасъ его остроумія истощился, онъ вдругъ выкидывалъ новую штуку, еще смѣшнѣе прежнихъ.

Они обошли всю деревню и на возвратномъ пути уже почти дошли до шинка, какъ вдругъ одинъ изъ парней крикнулъ:

– Теперь пойдемъ къ школьному учителю!

– Да, да, къ школьному учителю! – закричали всѣ въ одинъ голосъ.

Школьный учитель, онъ же и кистеръ [1], Зельбицъ получилъ въ приданое за покойной женой клочокъ земли и самъ обработывалъ его, почему и можно было причислить его къ крестьянамъ. Каждый годъ сборщики посещали его наравнѣ съ другими обывателями; но Гансъ, бывшій сильно навеселѣ и, за минуту передъ тѣмъ, коноводъ веселой комнаніи, вдругъ затихъ и сказалъ серьезно:

– Я не пойду туда.

– Ты долженъ идти, долженъ! – кричали со всѣхъ сторонъ.

– Не хочу, – сказалъ Гансъ.

– Онъ боится розги учителя! – закричалъ какой-то острякъ.

– Боится своего опекуна! – сказалъ другой.

– Или черныхъ глазъ Греты! – прибавилъ третій.

Гансъ стоялъ, бросая такіе свирѣпые взгляды на дразнившихъ его, какъ будто ему хотѣлось поколотить ихъ; вдругъ онъ, однимъ взмахомъ, вскинулъ на плечи полный и тяжелый мѣшокъ, который было поставилъ передъ собой на землю и сказалъ сквозь зубы:

– Такъ вотъ какъ? Ну, пойдемте!

И съ новымъ шумомъ они повернули въ узкій переулокъ. Справа и слѣва передъ ними были два пруда – большой и маленькій, а за ними стояло еще нѣсколько домовъ. Первый былъ домъ школьнаго учителя. Далѣе позади его, въ сторонѣ отъ деревни, на холмѣ, была церковь, а вблизи ея – кладбище и домъ пастора, осѣненный высокими липами и тополями. Гансъ, на своихъ длинныхъ ногахъ, такъ быстро шелъ впереди, что другіе только рысью могли поспѣвать за нимъ. Это еще болѣе увеличивало всеобщую веселость.

Дочь школьнаго учителя Грета стояла въ саду, прислушиваясь къ шуму; но увидя приближавшуюся буйную толпу, она бросилась въ комнату, гдѣ еще стоялъ накрытый обѣденный столъ, а отецъ ея, сидя за другимъ столомъ у окна, съ важностью разлиневывалъ толстую книгу.

Школьный учитель былъ пожилой человѣкъ съ длиннымъ худымъ лицомъ, казавшимся еще длиннѣе отъ его лысой макушки. Его брови были всегда подняты, а углы беззубаго рта опущены, что придавало ему очень строгій и угрюмый видъ, особенно въ настоящую минуту, когда онъ, сердясь на непрошенныхъ посетителей, обратился къ дочери и закричалъ рѣзкимъ голосомъ:

– Такъ они все таки идутъ сюда? Тунеядцы, пьяницы!

– Да, батюшка, – робко возразила девушка. Она бросила боязливый взглядъ на столъ, и въ настоящую минуту ей еще тяжелѣе было смотрѣть на его бѣдное убранство; но она не осмѣлилась сдѣлать того, что хотѣла сначала, т. е. попросить отца прибавить еще что-нибудь, нѣсколько колбасъ или хлъбовъ. Она знала, что строгій отецъ этого не позволитъ.

– Тунеядцы, пьяницы! – повторилъ старикъ, всталъ, захлопнулъ книгу, заткнулъ перо за правое ухо и пошелъ къ двери, чтобы сразу унять пришедшихъ парней. Но если таково было намѣреніе старика, то онъ жестоко ошибся. Каждый изъ парней въ свое время не рѣдко чувствовалъ на своей спинѣ трость учителя и это воспоминаніе, вмѣстѣ съ строгою наружностью старика, сдерживало обыкновенно даже самыхъ дерзкихъ изъ нихъ; но сегодня, подъ предводительствомъ Ганса, они сильно раскутились и хотѣли доказать, что уже не боятся розги и умѣютъ вознаградить себя за свой прежній страхъ. Когда г. Зельбицъ появился на порогѣ, раздался оглушительный виватъ: да здравствуетъ господинъ школьный учитель и его дочка Грета! Стоявшіе сзади напирали на переднихъ, такъ что длиннаго Ганса и двухъ другихъ сборщиковъ вмѣстѣ съ полдюжиною парней почти силой втолкнули въ сѣни, а изъ сѣней въ комнату, куда отступилъ поблѣднѣвшій г. Зельбицъ. Въ комнатѣ парни набросились на столъ и совали все, что попадалось, въ мѣшки. Одинъ Гансъ не трогалъ ничего; видъ его былъ очень смѣшонъ въ эту минуту: отъ женскаго платья, послѣ прогулки по деревнѣ, остались одни клочья. Онъ стоялъ и пристально смотрѣлъ на Грету, которая, скрывая свою досаду, смѣясь и шутя, помогала парнямъ убирать со стола, до тѣхъ поръ, пока одинъ изъ нихъ не крикнулъ ей:

– Ну, а какъ тебѣ нравится Гансъ, Грета? Вѣдь хорошъ, не правда ли? – и съ этими словами указалъ на Ганса.

Грета въ первый разъ взглянула на странную фигуру. Улыбка замерла на ея устахъ. Она поблѣднѣла, какъ полотно, и съ крикомъ ужаса уронила на полъ хлѣбъ, который держала въ рукахъ. Гансъ поблѣднѣлъ не менѣе ея, когда она взглянула на него. Глаза его дико вращались, какъ будто онъ боялся, что стѣны обрушатся на него! Не успѣла еще Грета придти въ себя отъ ужаса, а испуганный школьный учитель не могъ произнести ни слова, какъ Гансъ бросился изъ комнаты въ сѣни и на улицу, а за нимъ послѣдовала и вся буйная толпа. Они широко распахнули дверь. Зельбицъ захлопнулъ ее такъ, что все кругомъ затряслось, потомъ подошелъ къ дочери, которая все еще стояла блѣдная съ полуоткрытымъ ртомъ и безсильно опущенными руками передъ упавшимъ на полъ хлѣбомъ, и сказалъ: