Если бы… - Иман Кальби
Если хотите, аэропорт – это такое чистилище, где каждый имеет возможность посмотреть в душу самому себе и взглянуть на свою жизнь со стороны… И неважно, сидишь ли ты у выхода, смотря на хаотично для пассажиров и логично для работников разбросанные на поле самолеты, дрожишь ли от аэрофобии на взлете, плотно прижимая коленки к пластиковому сидению перед тобой, или же покрытым дорожной усталостью сонно ожидаешь свой багаж, молясь о том, чтобы побыстрее нырнуть в утреннюю прохладу города… Вглядитесь в лица людей в момент их выхода наружу, за пределы зоны паспортного контроля, вы увидите самые искренние, самые неподдельные эмоции… Потом снова возвращается реальность, оседает на нас, как пыль, со всеми ее проблемами, переживаниями, желанием держать лицо или отгородиться от всех окружающих – такая любимая черта всех жителей больших городов… А в это мгновение – вот она, долгожданная минута истины… И целая история… История твоей жизни…
Питер – Москва… Вечерний рейс… Канун Нового года… Сегодня даже на лицах пессимистов написана радость, предвкушение, ожидание… Какие мы все-таки наивные… Каждый год тридцать первого декабря мы неизменно ждем того, что вот, пробьют Куранты по телевизору – и все у нас изменится к лучшему… Надеемся, верим, радуемся… Наступают заветные двенадцать… Через час открытое шампанское начинает отдавать кислинкой и больше не пузырится, салаты уже подванивают от мелконарезанного лука и майонеза, холодец подтаивает… Я давно перестала верить… А может, просто и не умела никогда… Или хочу думать сейчас, что не умела… Как-то же мне надо оправдывать свою ничтожность…
– Лен? – слышу приятный мужской баритон, теряюсь немного, поднимаю глаза и не сразу узнаю его. А потом обухом по голове воспоминания…
– Егор? – ошарашенно смотрю на него. Не знаю, то ли радоваться, то ли смущаться… – Сколько лет, сколько зим? Ну надо же…
Мой голос срывающийся и по моим ощущениям какой-то жалкий… Но я экстренно на задворках сознания ловлю себя на мысли, что это лишь мое субъективное восприятие… Надеюсь, что только мое…
Это же он… Егор… Перед глазами его аватарка в соцсети… На ней он другой, не такой, как в реальности… На ней он тот Егор, из студенческой жизни, а этот другой, наверное… И все равно сердце бьется где-то в районе горла… Его удаленное «привет» пару дней назад в соцсети снова впрыскивает в вены смятение…
– Восемнадцать, Лен… Восемнадцать… – и я слышу эту цифру… Даже плохо становится от нее… Мне тогда тоже восемнадцать было… Такой взрослой себе казалась, жизнь целую прожившей… Совершеннолетняя… А теперь вспоминаю ту себя – и страшно становится от того, что перед глазами все как вчера… Как же время пронеслось… Восемнадцать лет… Родись у нас тогда ребенок, уже бы…
Осекаю себя на этой мысли… Вернее, Натуська осекает, которая дергает меня за рукав шубы… Всегда так, когда я с кем-то разговариваю. Бывалые мамашки говорят, это ревность такая, ребенка к матери…
– Ма, это что за дядя? – капризно кривит свои прехорошенькие розовые губки.
Егор опускает глаза на девчушку, и в его глазах тоже что-то пробегает… Не знаю что, но… сильное, яркое… печальное…
Опускается перед ней на колени, дружелюбно протягивает руку.
– Привет, я Егор, а ты кто, принцесса?
– А я Наталья, – надувает позерски мордашку. – Андревна… – добавляет с напускной важностью. И при другом раскладе я бы прыснула, но сейчас вот это ее «Андревна» почему-то режет меня больно по сердцу, громко падает булыжником на каменный пол перед нами, отбивая неприятным эхом в ушах.
Он поднимает на меня глаза, все еще сидя на корточках, и повторяет многозначительно: «Андревна», значит…»
– Какая встреча, да? Ты куда летишь в канун Нового года-то? –спрашивает. – Время есть? Хоть кофе бы выпили. Живем в одном городе, и ни одной встречи за столько лет, хоть по одним и тем же улицам ходим, а тут… В аэропорту… Тридцать первого декабря… Нарочно не придумаешь…
Я растерянно смотрю на часы. Прекрасно я знаю, что время есть, делаю это нарочно, чтобы дать себе пару лишних секунд – решить, идти мне пить с ним кофе или нет…
– Да я в Москву… Рейс в 18:30. А ты?
Он присвистывает.
– Вот же ж совпадение… И я в Москву… У меня пересадка там, в Мексику улетаю на праздники. Отдохнуть хочу… А ты что? Не дома… Оливье не нарезаешь и холодцы не заливаешь своему… Андрею…
Я опускаю глаза, невольно прикусывая губу. Потом снова поднимаю.
– Он в Москве по работе… К нему летим… Отметить…
– По работе… – повторяет он, не отрывая от меня глаз. Все такие же проницательные… Все видят, ничего от него не утаить…
– Пойдем в бизнес-зал, что ли… Посидим… Если билет эконом, доплачу за вход, – говорит, хватая свою сумку «Луи Виттон».
– Да у меня тоже бизнес, пойдем…
Он почему-то усмехается и кивает.
* * *
Поднимаемся по скользкой мраморной лестнице вместе. Я буравлю ее глазами, разглядываю тонкие черные витиеватые капилляры на серой поверхности… Каждый из нас в своих мыслях… Да только и я, и он знаем, что это за мысли за такие… Оба думаем сейчас об одном… О прошлом… О юности… О нас… О том, что было и чего быть не могло… Чего не получилось… «Если бы»…
Кого он увидел сегодня вместо той веселой девочки с веснушками на щеках и вечно обветренными пухлыми губами? Щеки мои увидел скуластые с филлерами для того, чтобы овал лица был более модным, искусно созданный консилером и хайлайтером ровный тон кожи, ногти наманикюренные вместо вечно обгрызенных и слоящихся, как было тогда… А я что увидела? Пузцо чуть заметное его… Второй подбородок еле проступающий, но заметный, когда он улыбался или нагибался, тоненькую сетку морщинок, собравшихся у глаз, небольшую залысину на затылке…
Наверное, эти уродливые изменения в нас – это хорошо… Без всех этих фильтров и ретуши – снаружи и внутри… Не так больно сейчас смотреть в глаза друг другу и признавать, как ошиблись… Как зверски ошиблись, разойдясь по глупости… Из-за детской импульсивности и неопытности… А осознание все равно накатывает, потому что я смотрю на это
