Уинифред Леннокс - Неужели это я?

Патетика придавала лжи Филиппа необыкновенную убедительность, и, как всякая ложь, та была и логичной, и последовательной, и правдоподобной. Рядом с ней неестественным и непоследовательным выглядело поведение Санди, ее ревность, отчуждение, обида. На секунду она усомнилась: полно, может, ей и в самом деле что-то не то привиделось?

Филипп почувствовал ее колебание, придвинулся, обнял за плечи, притянул к себе.

— Хватит, Ди, опомнись, — зашептал он прямо ей в ухо, — я так по тебе соскучился, просто с ума схожу.

У Санди опять заколотилось сердце, прервалось дыхание, к глазам подступили слезы. Тоска по Филиппу, острая душевная боль настигала ее иной раз ночью, а порой и днем — на улице, на работе... Как ей захотелось поверить, забыть, кинуться Филиппу на шею! Его искренний тон завораживал, и Санди потихоньку поддавалась страстному желанию Филиппа снова быть вместе.

Филипп почувствовал, что от желанной победы отделяет его только короткий миг, и его подхватило счастливое вдохновение: я оказался прав, все было просто, и даже наше с Марго нелепое появление в Вилье, которое подспудно вызывало у меня стыд и гнетущую неловкость, объяснено, оправдано. Сейчас и эта единственная преграда, которая мешала нам с Санди соединиться, рухнет.

— Ну же, Ди, брось глупить! Не могла же ты обидеться на то, что мы с мадемуазель Дюваль приехали посмотреть эстампы? Это же местная достопримечательность! Вся группа ездила их смотреть!

Санди отстранилась. Завораживающие чары лжи, которым она уже готова была поддаться, разрушили сами себя, став очевидными, откровенными. Тоже мне, поклонники искусства! Уголки ее губ насмешливо приподнялись, лицо стало озорным, независимым. Нет, меня больше не заманить в душную и тесную клетку любви, где все только и знают, что обманывают и мучают друг друга. Поль открыл мне неоглядный простор дружбы, свободной, ни к чему не обязывающей, где нам обоим легко и весело. Я больше не хочу непониманий, страданий, разрывов, возвращений. Боль еще живет во мне, но я с ней справлюсь.

Миг возникшей было близости миновал. Филипп не понял, почему его вполне естественное объяснение столь странно подействовало на Санди, но ничего выяснять не стал. В собственных глазах он оправдался, ему стало легко, он чувствовал себя достойным любви. А Санди, оказывается, совсем не так неуязвима, как хочет показать.

Он сумел задеть ее, растревожить, и поэтому сказал особенно нежно:

— Я знаю, что все непросто, и не тороплю тебя. Помни только: я с тобой, я все время с тобой, я без тебя не могу! Я потерплю день, другой, а потом буду опять звонить, и когда-нибудь ты мне ответишь!

— Хорошо-хорошо, все может быть. — Санди чувствовала, что дала слабину, и спешила уйти, разговор становился мучительным. — Прости, я очень тороплюсь. Пока!

— Пока!

Помахав, Санди плавной летящей походкой двинулась по набережной. Филипп смотрел ей вслед. Одухотворенной — вот какой она стала. Одухотворенной. Слово, которое он никак не мог поймать, наконец пришло к нему. И очень скоро придет и эта красивая женщина. Нужно только еще подождать немного. И напоминать о себе. Все время напоминать о себе.

Глава восьмая

Прошлое и настоящее 

Переоборудование чердака в мастерскую затянулось. Поль велел начать с окон. Одно плотник расширил, и на чердак хлынул поток света, в котором весело заплясали пылинки. Второе прорубили — Поль любил закатное солнце, что так мягко золотит сгущающиеся сумерки. Главное было сделано. Остальное: настилка полов, обшивка стен, стеллажи — пошло своим чередом. Поль трудился наравне с плотником, добровольно нанявшись в подмастерья, наслаждаясь запахом свежеструганного дерева. А когда вымел мусор и оглядел свою новую мастерскую, она напомнила ему Санди — такая же веселая и золотистая. И Поль засмеялся, подмигнув своему отражению в стекле: молодец! Все идет правильно. И у самого живот подтянулся, приятно посмотреть! Даже борода, словно повеселев, за курчавилась. Держись, Париж!

Поль вдруг почувствовал, что готов встретиться со своим прошлым. Теперь, когда в его голове роилось столько замыслов, ему захотелось увидеть свои старые работы, взглянуть на них свежим глазом, оценить. Интересно, какими они ему покажутся?

Он позвонил Мишелю Пелетье, приятелю, которому перед отъездом в Валье сдал мастерскую.

— Приедешь? Отлично! Давно пора! — обрадовался Мишель. — Очень жаль, что не встретимся! Я на корриду в Испанию, есть одна идея. Ключ оставлю у консьержки, так что хозяйничай.

Поговорив с Мишелем, Поль позвонил Санди и с удовольствием услышал ее ясный теплый голос.

— Назначаю вам свидание в моем прошлом, — с комической важностью сказал он.

— Предпочитаю в будущем, — с живостью откликнулась Санди. — С прошлым вы разберетесь без меня. А как только разберетесь, позвоните. Я буду ждать.

— Вот не думал, что вы так серьезно относитесь к моему прошлому, — улыбнулся Поль.

— Имейте в виду, ждать вам придется недолго, я мигом расправлюсь со своим прошлым и позвоню.

— Буду рада. — Санди и в самом деле радовалась: похоже, Поль выздоровел или близок к выздоровлению.

— Но на всякий случай запишите телефон моей мастерской. Если я закопаюсь, вы меня вытащите.

— Запишу, но вытаскивать не буду!

— Ох, какая грозная! Тогда до встречи!

— До встречи!

Поль повесил трубку, продолжая улыбаться. Разлука с Санди, как ни странно, не тяготила его, он просто не ощущал ее, постоянно ведя с приятельницей мысленный шутливый разговор. А душное плотское придыхание, которое мешает друг друга слышать, порождает взаимную неловкость и исчезает только в постели, в их отношениях отсутствовало. Санди одарила его счастливой свободой общения со всем миром, которой Поль не уставал наслаждаться. Давно уже он не чувствовал себя таким молодым, его так и подмывало напроказить, подшутить, подурачиться. Он шутил сам с собой и сам же хохотал во все горло.

Гастон Криде, сосед Поля, с неодобрением покачивал головой, глядя на чудаковатого племянника покойной мадемуазель Кремер. Он не одобрял легкомыслия нового хозяина виллы, но, разумеется, не вмешивался: каждый волен обращаться со своим добром, как ему хочется. Однако вопиющая бесхозяйственность надрывала рачительное сердце рантье, и Гастон с горечью созерцал запустение, постигшее чудесный сад. А сколько земли пропадает даром! У мадемуазель Кремер всегда было образцовое хозяйство, каких только овощей и фруктов она ни разводила! А наследник оказался непутевым: то сидел как сыч, а теперь свистит с утра до ночи и просвистит-таки последнее.