Николай Попов - Лили.Посвящение в женщину

— Что же дальше?.. Я, право, не знаю. Ольга Алексеевна вернулась от тебя, и между нею и Лили произошла какая-то сцена. О чем они говорили, я не слыхал, но видел только, как Ольга Алексеевна схватила детей и поспешно ушла из сада, а Лили, чем-то огорченная и взволнованная, опустилась на скамью… Я подошел к ней, спрашиваю: «Что с вами?» Она посмотрела на меня как-то странно и говорит: «Я хочу домой!» Я проводил ее из сада, усадил в коляску, а сам с горя пошел в буфет и, как видишь, ужинаю и пью дешевенькое вино с очаровательной девицей. Кстати, нет ли у тебя до завтра десяти рублей, а то мне нечем заплатить по счету?..

Далецкий пренебрежительно достал из кармана десять рублей и подал Жоржу.

— Мерси! Вот за это мерси!.. — воскликнул обрадованный Жорж. — Я всегда знал, что ты в высшей степени благороднейший человек и никогда не откажешься выручить товарища… По правде сказать, я был в глупейшем положении! Меня просят угостить ужином, а у меня в кармане почти пусто. Ну, думаю, была не была… Сажусь за столик, спрашиваю две порции бараньих котлет и бутылку самого дешевенького вина. Если бы не ты, пожалуй, могло бы кончиться неприятностью, а скандалиться в присутствии дам у меня мало желания!.. Мерси!.. От самого искреннего сердца мерси!.. Могу теперь заказать даже по чашке кофе и по рюмке ликера.

XXII

Далецкий молча простился с Жоржем и пошел из сада. Он не знал, что ему делать и куда направиться.

К Лили нельзя: у нее, по всему вероятию, Рогожин. При одном представлении об этом у Далецкого болезненно сжалось и заныло сердце. Ревность жгла и терзала его, когда он воображал Лили в объятиях Рогожина.

На минутку у него мелькнула мысль ехать к Лили, чтобы испытать над ней свою власть. Приехать, вызвать ее и сказать: «Лили, поедем со мной! Я согласен бросить жену и детей и жить с тобой. Но и ты брось Рогожина! Это грубое животное недостойно касаться тебя!»

Но тотчас же Далецкий вспомнил, что, по словам Жоржа, Лили неожиданно уехала из сада, огорченная и взволнованная после какой-то сцены с его женой. Что это была за сцена? Может, жена жаловалась на него, или каким-нибудь образом узнала, что он любит Лили и именно ради нее отказался ехать домой?..

А может, произошла глупая, безобразная сцена ревности, и это навсегда оттолкнуло Лили от него, и она решила больше никогда не видеться с ним, прервать с ним всякие отношения?

Далецкий злобно стиснул зубы и поглядел вокруг мутными, осоловелыми глазами.

— Прикажете, барин, довезти куда-нибудь на резвой лошадке?! — обратился к нему какой-то лихач.

Далецкий машинально сел в пролетку.

— На Николаевский вокзал! — пробормотал он, и в ту же минуту решил ехать домой и во что бы то ни стало добиться от жены объяснения, что же такое произошло у нее в саду с Лили.

Кучер дернул вожжами, и породистая лошадь помчалась крупной рысью по дрянной и зловонной мостовой.

«Солнце всходит и захо-о-о-дит»! — орали двое пьяных мастеровых, шедшие, обнявшись, по тротуару.

Поравнявшись с пролеткой, они послали вдогонку Далецкому крепкое ругательство и снова дико и неестественно завыли: «Солнце всходит и захо-о-о-дит, а в тюрьме моей темно»!

— Гуляют!.. — ухмыльнулся лихач, сдержав лошадь и полуобернувшись к седоку.

Лицо Далецкого исказила презрительная гримаса.

— Пшел!.. — свирепо крикнул он кучеру и откинулся на спинку пролетки.

Лошадь снова помчалась, и коляска на резиновых шинах запрыгала по выбоинам мостовой.

В огромном зале Николаевского вокзала на одном из диванов Далецкий увидел жену и спящих детей. Ольга Алексеевна, ехавшая на плохом извозчике, опоздала на предыдущий поезд и дожидалась следующего. Лицо ее выглядело обиженным и жалким, а глаза опухли и покраснели от слез.

Увидев мужа, она вся как-то сгорбилась и улыбнулась, тоскливо и скорбно.

— Ты ведь не хотел ехать домой, — чуть слышно произнесла она, несмело заглядывая мужу в глаза.

— Мне Жорж передал, что у тебя произошла какая-то сцена с Лили Тепловой! — начал, с трудом сдерживая волнение, Далецкий. — Я заволновался и приехал следом за тобой. Что произошло у тебя с Лили?

— Я… я не знаю никакой Лили… — вздрогнув и опустив глаза, ответила Ольга Алексеевна. — Какая-то молодая красивая женщина остановила меня, когда я уходила из сада… — Ольга Алексеевна вспыхнула, дышать ей стало тяжело. Она поспешно достала носовой платок и вытерла выступившие слезы. — И предложила мне… вернуть тебя, — через силу докончила она глухим и надорванным голосом.

— А ты за это бросила ей в лицо нелепое и гнусное оскорбление? — требовательным тоном спросил Далецкий, озираясь по сторонам, чтобы полусонные лакеи и редкие пассажиры не подслушали их разговора.

Ольга Алексеевна набрала в грудь воздуха, гордо выпрямилась и посмотрела Далецкому прямо в глаза.

— Я не способна на это! — твердо произнесла она. Далецкому стало неловко и стыдно.

На платформе прозвучал звонок.

— Второй звонок в Клин и Тверь! — прокричал в дверях дежурный вокзальный чиновник в зеленом мундире и красной фуражке.

Ольга Алексеевна разбудила детей. Полусонные мальчики протирали ручонками заспанные глаза и удивленно глядели на стоявшего перед ними отца.

— Как, и ты, папа, с нами едешь?! — радостно воскликнул Лева и потянулся к отцу.

Далецкий взял его на руки и понес мимо пыхтящего и выпускающего белый пар огромного сверкающего паровоза в вагон первого класса.

Ольга Алексеевна подхватила Нику и пошла следом за мужем.

XXIII

В вагоне первого класса, куда вошли Далецкие, никого из пассажиров не было. Свечи в фонарях слабо мигали, распространяя вокруг красноватый свет. Предупредительный кондуктор проводил их до купе и услужливо осведомился, не желают ли господа чего-нибудь заказать из еды. Далецкий отрицательно мотнул головой, но его супруга попросила чаю для детей.

Раздался третий звонок, затем свист паровоза, и поезд плавно тронулся с места.

Ника и Лева, быстро выпив чаю, улеглись рядышком на диване и снова заснули. Далецкий сел напротив жены и, отворив окно, закурил папироску.

— Митя, ты любишь эту женщину? — вдруг напрямик спросила Ольга Алексеевна, нервно теребя в руках носовой платок.

— Какую женщину? — словно не понимая в чем дело, равнодушно отозвался Далецкий.

— Да вот ту, про которую спрашивал меня… Как ее? Лили?

— Мне она нравится…

— Ты давно знаком с нею?

— Нет! К чему ты устраиваешь мне этот допрос?

— Потому что мы с ней поняли друг друга. Я сразу поняла всем своим существом, что ты любишь ее, а она тебя.