Джерри Уандер - Верить и любить

— Да ты у меня сорвиголова! — засмеялась Николь и покрепче прижала его к себе.

Она сокрушенно вздохнула. Напрасно репетировать подходящие реплики и импровизировать возможные ответы Генри в надежде, что это поможет сохранить присутствие духа.

С каждым шагом волнение возрастало и разум затуманивался. Какой-то прием окажет ей Генри? Хватило ли ему тринадцати часов, чтобы освоиться с мыслью об отцовстве?

Проявит он снисхождение или набросится на нее с упреками и обвинениями, вообще не обратит внимания на Джонни или будет отстаивать свои права на него? Как бы то ни было, она уповала на последнее, пусть ей самой это причинит боль.

Николь открыла калитку и оказалась на аллее, обсаженной розовым барвинком.

— Твой отец скорее всего занимается гимнастикой, — предположила Николь, начиная экскурсию вдоль особняка. Однако тренажерный зал был пуст.

Осмотр первого этажа — кухни, столовой, рабочего кабинета — через растворенные ставни также не увенчался успехом. Генри не назначил точного времени, но уже половина одиннадцатого. Невероятно, чтобы он до сих пор валялся в постели. А вдруг он потерял терпение и отправился на пляж или уехал в город?

Николь завернула за угол и обнаружила, что дубовая входная дверь не заперта. Позвонила — никаких признаков жизни, потом постучала — никто не откликнулся.

— Нет, он не мог уйти, — вслух убеждала она себя.

Убаюканный плавной походкой и близостью матери, Джонни покачивался на ее бедре, не представляя всей важности предстоящей встречи.

Наконец они вступили в роскошный холл, где ноги утопали в густом ворсе турецкого ковра, а глаз радовался ореховым обоям, искусно подобранным к кремовой обивке кресел.

— Генри! — позвала Николь.

Вновь молчание. Но издалека доносился шум воды. Должно быть, он в ванной и не расслышал звонка.

— Ничего, мы сейчас его найдем. — Николь устроила сына поудобнее; он весил порядочно, и у нее уже ныли руки от тяжести.

Какая необычная обстановка: посреди коридора встроен мраморный фонтанчик с питьевой водой, в каждом углу — по античной скульптуре, а вдоль лестницы на стене развешены акварели с живописными маскаренскими пейзажами. На втором этаже Николь остановилась у полуоткрытой двери и заглянула внутрь. Это была спальня, выдержанная в бледно-голубых и синих тонах. На полу — толстый шерстяной ковер, у окна расположилась необъятная кровать — ложе, достойное царственной особы. Соседняя дверь вела в ванную комнату.

Генри стоял перед зеркалом, спиной к ним, склонившись над раковиной: он брился.

— А вот и папа! — негромко воскликнула Николь.

На нем были надеты только темно-синие пляжные шорты. Иссиня-черные волосы влажны, на спине и плечах еще не высохли капли воды.

Словно загипнотизированная, она разглядывала его сильное тело. И вспомнила, как однажды дразняще медленно провела кончиком языка вдоль его позвоночника, как в момент экстаза впилась остро отточенными ногтями в плечи, а он и не вскрикнул, только содрогнулся в нестерпимой истоме и…

Тут Джонни вцепился матери в волосы, и она охнула от боли.

Генри резко обернулся и увидел их. Николь заметила, какие противоречивые чувства отразились на его лице.

— Прости меня за вторжение, — сказала Николь. Она внезапно поняла, что вошла без предупреждения и украдкой подглядывала за ним. — Я позвонила и звала тебя…

— Я не расслышал, хотя специально оставил дверь открытой. — Он босиком прошлепал навстречу и улыбнулся Джонни. — Сегодня ты выглядишь гораздо миролюбивее, сынок.

С минуту малыш смотрел исподлобья на чужого дядю и вдруг протянул к нему ручки.

Николь была потрясена: ласковый и общительный с родными, Джонни очень настороженно относился к незнакомым людям, долго присматривался, пока не убедится, что ему не грозит опасность. В особенности это касалось мужчин. Но… кровь не водица, так, что ли? Детские симпатии непостижимы, одно ясно: ребенок проникся доверием к Генри.

Николь передала ему Джонни.

— Твой сын.

— Мой, — не без гордости признал Генри и легко подхватил бэби на руки.

Можно было просто залюбоваться на них: высокий, статный мужчина и младенец, трогательно примостившийся на могучей груди. Генри наблюдал за Джонни с таким же трепетом, как и Николь поначалу после его рождения. Казалось, отец ребенка испытывает благоговение перед таинством сотворения жизни и при мысли, что он причастен к появлению на свет маленького человечка.

— Ты отличный парень, — охрипшим от волнения голосом произнес Генри, и, когда он взглянул на Николь, та увидела, что в глазах у него блестят слезы.

Волна невыразимого облегчения затопила ее. Никакой враждебности и безразличия, он признал своего ребенка и наверняка примет в нем участие. Николь сделала все, что в ее силах: положила начало дружбе отца и сына.

— Вы потрясающе смотритесь вместе! — с восторгом заявила она.

Генри ответил ей торжествующей улыбкой. Искра взаимопонимания пробежала между ними — негласный уговор, что отныне они связаны судьбой Джонни, их ребенка.

— Ох, как больно! — поморщился Генри.

— Опять нога? — с тревогой спросила Николь.

— Нет, Джонни дернул меня за волосок на груди. Смотри, смотри — ухватился всей пятерней!

— Ну, так переключим его внимание на что-нибудь иное, — рассмеялась Николь и протянула малышу пластмассовый кольт, который предусмотрительно положила в сумочку. С видом заправского ковбоя Джонни тут же ухватился за рукоять.

— А папуля проснулся недавно?

Генри покачал головой.

— Я с семи часов на ногах, и вообще почти всю ночь не смыкал глаз, — признался он. — Думал о сынишке… и о тебе.

Бережно усадив малыша на плечо, словно в седло горячего мустанга, Генри начал ритмично покачивать новоиспеченного всадника.

— Кстати, за завтраком я вспомнил о махинациях Рутберга, — произнес он. — И мне пришло в голову, что неплохо бы издать руководство по купле и продаже собственности с практическими советами и еще справочник о малом бизнесе… Эй, сиди смирно! — прикрикнул он на Джонни, который пытался нахлобучить свою кепку ему на макушку. — Даже успел набросать план и сделал несколько заметок.

— Ты хочешь сам опубликовать эти книги? — удивленно спросила Николь.

— Да, прежде всего нужно обрисовать в общих чертах мои замыслы и обратиться в издательство. Пока что эта идея в зачаточном состоянии и может ни к чему не привести, но, по крайней мере, я не буду бездельничать целых два месяца.

— Я предполагала, что ты не выдержишь таких долгих каникул, — усмехнулась Николь.