Лора Брантуэйт - Под шепот океана

— Кэт, не вгоняй меня в краску.

— А вот и буду. В отместку. Но знаешь, Джен, я отлично тебя понимаю. Признаться, я боялась, что после первой неудачи ты дашь задний ход, но ты молодчина, решила идти дальше намеченным путем, и… в общем, я тобой горжусь.

— Спасибо, Кэт. Ты золото, и я тебя обожаю.

— А я тебя. Хоть ты и странная. — Кэт усмехнулась.

Они обменялись еще парой ласковых колкостей и попрощались. Дженна еще немного побродила по дому, а потом легла спать. Сон, однако, не шел к ней. В памяти вновь и вновь прокручивался тот момент, когда они с Морганом оказались очень близко друг от друга. И если бы только в памяти… Само ее тело запечатлело это соприкосновение.

Хорошо, что Дженна никогда не запоминала своих снов, иначе утром ей пришлось бы хвататься за голову и краснеть.

6

Морган сидел в кабинете и рассматривал комнату сквозь бокал с виски и льдом. Тона коричневого ему нравились. Виски — не очень. Он не любил этот напиток, но сегодня ему хотелось именно его. Чтобы расслабиться наконец. Расслабиться внутренне ему не удастся, Морган знал это, да и не любил он мутноватую звенящую пустоту в голове, какая возникает от вина или ликеров. Виски же, если марка хорошая — а Морган пил «Джек Дэниелз», — оставляет сознание ясным, но порождает мягкую расслабленность в мышцах.

Морган очень давно не позволял себе отдохнуть и расслабиться. Еще бы, это слишком большая роскошь на войне. А в том, что он сейчас ведет войну, Морган уже не сомневался.

Он устал. Устал работать, устал приходить в этот холодный дом, где ему никто не рад, устал делать вид, что все у него отлично и превосходно, устал быть сильным в конце-то концов! Да, он мужчина, и сила — это его неотъемлемая часть, но все же… Вода и камень точит, как говорится. А он не каменный. Он живой человек из плоти и крови, пусть кое-кто и забывает об этом.

Он так глубоко ушел в свои проблемы, что почти перестал замечать, что происходит вокруг, и это плохо. Потому что можно пропустить что-то очень важное. Жизненно важное. Слава богу, он еще не потерял нюх и фантазию, и они поддерживают его на плаву. Наверняка никто из посторонних даже отдаленно не представляет, что с ним сейчас что-то не так.

Он — человек в железной маске. И железном доспехе. Доспех тяжел, почти невыносимо тяжел, но крепок — в нем не страшны прямые удары, он защитит от меча и от копья. Но в доспехе, как ни крути, все-таки есть щели, в которые отлично входит стилет.

А с Дженной тоже что-то происходит. На прошлой неделе ему показалось, что она вот-вот заболеет, может, свалится от усталости — в общем, что с ней творится что-то плохое. Она ходила, как в воду опущенная, а он — человек, который проводит рядом с ней большую часть своего времени! — не смог набраться смелости и настойчивости, чтобы выяснить, в чем дело.

Сегодня она пришла на работу совсем другая. Та же самая — но другая. Как будто за два дня, что они не виделись, распустился прежде туго сжатый розовый бутон. Тот же стебель, те же листья, те же соки, что питают растение, — а выглядит совсем иначе и рождает другие чувства.

Чувства… Морган поморщился и отхлебнул из стакана жгучую ледяную жидкость. Черт бы их побрал, эти чувства. От них одни только неприятности. Интересно, что такое в ней всколыхнулось, когда они столкнулись в коридоре после совещания? Никогда прежде Морган не видел у нее такого взгляда. В нем было что-то пронзительное, как крик, щемящее, как боль в сердце, — и жаркое, как… желание.

Морган сделал еще один глоток. Тепло медленно, но неизбежно распространялось по телу. Наверное, стоило бы все-таки выпить что-нибудь другое, чтобы приглушить мысли и хоть на время избавиться от дурноты, которая преследовала его.

Дженна чем-то его затронула, зацепила те струны в его душе, звук которых он не желал слушать. Но сделанного не воротишь.

Черт возьми, она красивая!

Но это ничего не меняет. Она всего лишь женщина. Еще одна женщина. Такая же изворотливая, неискренняя и хитрая, как и все они. Да, она отлично справляется со своими обязанностями, и с ней приятно иметь дело, но все же… Может, она так ему симпатична именно потому, что их общение никогда не выходило за пределы работы и этики делового общения?

Наверняка. Если бы он сблизился с ней, она уже десять раз предала бы его.

Нет. Несправедливо так говорить. Она ни разу не подставила его, не сделала гадости, даже самой-пресамой мелкой, он видел от нее только хорошее. И было бы черной неблагодарностью осудить ее за то, чего она не делала.

Но наверняка был и в ее жизни мужчина, который натерпелся боли, унижений, укусов и прочего…

Это не его, Моргана Фримена, дело. О личной жизни Дженны он не знает ничего, у него, кончено, есть подозрения, что никакой личной жизни там вообще нет, но он уже, помнится, запрещал себе думать об этом. Ассистент — значит ассистент, хорошо делает свое дело — хорошо, а что происходит в ее жизни в те краткие часы, она проводит не на работе, его не касается.

И все же шальные мысли не оставляли Моргана в покое. Сегодня они его прямо-таки одолевали. Это платье… Ничего особенного в нем вроде бы не было, но вот позы Дженны, наклон головы, и самое главное — тот взгляд… Что-то изменилось, и не только в ней, но и, как следствие, в его к ней отношении. Славная помощница вдруг оказалась красивой женщиной, и закрывать на это глаза теперь было бы глупо и бессмысленно, только себе врать.

Но что из этого следует?

Если он позволит новым оттенкам отношений перерасти во что-то большее, в какое-то чувство, обратной дороги не будет. И нужно будет либо рвать все к чертям, либо строить новые отношения, которые, вероятнее всего, принесут ему новую боль.

Морган не хотел больше боли. Не хотел больше близости ни с одной из женщин.

И как бы ни велик был соблазн списать все на голод тела, долгую тоску мужчины по женщине, Морган очень любил правду. И точно знал, что, обманывая самого себя, можно только проиграть.

Семь лет назад он собственноручно заложил камень своего собственного краха — и теперь пожинает плоды. И пусть это не смертельно, от боли и горечи мучаются и теряют вкус к жизни, но не умирают… Все равно страшно повторить прежнюю ошибку.

Ах, сколько их было, этих ошибок! Морган поморщился и разом допил содержимое стакана. Ему показалось, что кожаное кресло слегка взбрыкнуло под ним — значит, все идет как надо.

А ошибок было не так уж много — больших ошибок, глобальных, которые потом исправляй не исправляй, а толку мало. Первая — это предательство отца. Нет, конечно, он не сдал отца врагам и не бросил его в трудную минуту. Но в один — не самый прекрасный — момент маленький Морган, как и большинство мальчишек, решил, что он лучше своего отца. Ха! Еще бы, ведь отец, Уильям Фримен, — всего-навсего какой-то мебельщик, а он, Морган Фримен, — звезда, гордость параллели и юный математический гений. И наверняка он добьется в мире большего, гораздо большего, чем отец. И в жены возьмет красавицу, и жить с ней будет счастливо, и никогда не будет на нее кричать и тем более — не поднимет на нее руку. В общем, все на свете сделает лучше, чем отец.