Рецепт моего (не)счастья - Ева Ночь

Я уговаривал, а она смущённо смеялась.

— Два дня назад я бы сказала «нет», — заявила она, задрав нос.

— А сейчас? — посмел я надеяться, и не прогадал.

— А сейчас я скажу «да». И поверю тебе, понимаешь?

Я понимал. Очень хорошо понимал, что не должен подорвать её доверие.

— Я помню: не пьёшь, не куришь, глупостями не занимаешься, — ухмыльнулся весело и поволок её к машине. — Но знаешь? Меня всё устраивает. А на счёт глупостей… всему своё время.

Она не артачилась, не сопротивлялась. Боялась только в машину садиться, чтобы не испортить сиденья, чем насмешила меня.

— Я чуть машину не угробил, так мчал к тебе, а ты сейчас за сиденья переживаешь.

Я сказал, не подумав, а Илона побледнела и притихла.

— Никогда больше так не делай, ладно? — попросила тихо, как только мы тронулись с места. — Ничего бы не изменилось, если бы ты приехал позже.

— Изменилось бы. Ты могла уйти.

— Ну и что? — упрямилась Илона, и я понимал: она права, сто раз, но сейчас она рядом, и мозг услужливо ей поддакивал, и отключался, когда думал, что может её не увидеть.

В тот день ничего не было, конечно же. Я не мог её обмануть. Да и робел, как мальчик. Странные, непривычные для меня ощущения.

Я хотел, чтобы Илона сидела рядом, закутанная с головы до ног в мой тёплый халат. Чтобы пахла после душа моим гелем и шампунем. Чтобы наши мокрые вещи висели рядом на балконной верёвке. Илона их развешивала сама, заботливо, по-женски правильно. Я, наверное, ничуть не хуже это делаю, но всё равно не так.

Мы пили горячий чай и разговаривали, целовались немного. А я даже руки не распускал, хоть и очень хотелось.

Это было, конечно, странное свидание. Самое странное из всех, что у меня были.

— Я хочу, чтобы ты никуда не уходила, не исчезала, — сказал я тихо, когда, разомлевшая от пиццы, которую мы заказали на дом, Илонка неожиданно вырубилась — заснула, смешно поджав ноги и уткнув нос в ворот тяжёлого махрового халата.

Я перенёс её на кровать в спальне. Уложил заботливо и одеялом укрыл, чтобы не замёрзла. А сам, как последний дурак, пристроился на диване в гостиной, потому что понимал: лягу рядом — буду приставать. Я не святой, а это выше меня: находиться близко к девушке и не тронуть её. Но я обещал. А обещания привык исполнять.

Не такой уж я и пропащий, как многие обо мне думают. Хотя в тот момент мне было плевать на всё: кто что обо мне думает, какие испытания меня ждут и чем закончится тягомотина с отцом.

У меня другое было в голове. И это другое, единственное, важное, спало на моей кровати, раскидав светлые волосы по подушке и сладко посапывая во сне.

Глава 14

Илона

— Да ты с ума сошла! — заявила мне Людка, как только я приползла домой в воскресенье вечером. Мы с Бодей весьма активно провели время. Побывали в парке, покатались на аттракционах, съездили на дачу к какому-то его другу и наелись шашлыков.

Там, кажется, народ был, немногочисленный, но всё же. И, кажется, меня с кем-то знакомили, но я ничего не запомнила. Только вкус и запах сочных шашлыков, салата из свежих огурцов и помидор, молодой зелени, которую мы ели пучками и обветренных губ Богдана.

Мы целовались так часто, как только могли. Это походило на помешательство, уже давно слетели все предохранительные клапаны, я не понимала, что со мной творится, но не могла сказать «нет». Я переступила черту. Благо, из нас двоих голова у Богдана оставалась каким-то чудом на месте. Но меня это даже не радовало. Под конец воскресенья я вдруг подумала, что меня это огорчает.

Я вот тут, рядом, кручусь у него перед носом, а он старательно руки от меня убирает, словно боится притронуться. Или всё же брезгует?..

Вот откуда брались подобные страхи — понятия не имею. Я же видела, как он на меня смотрит. Слышала, что он говорит. Понимала: мы рядом не просто так. И очень надеялась, что я не очередной, проходящий трофей. Всё как бы на это намекало. И то, что Островский вознамерился всеми способами избегать тактильного контакта, кроме наших губ, расстраивало меня неимоверно. Может, поэтому Людкино кудкудахканье стало последней каплей этого воскресного вечера.

— Слушай, займись собой, а? — наехала я на Людку. — Займись своими делами, а меня оставь в покое! Я взрослая и совершеннолетняя, вполне способна справиться со всем сама! Тебе заняться нечем? Лучше бы генеральную уборку затеяла, твоя, между прочим, очередь! А ты потеряла покой и сон, высматривая что-то в моей личной жизни. Ну не сунь нос, прошу! Я ж тебе не указывала и не указываю, с каким чмом обжиматься? Не упрекала, что ты творишь? Не запрещаю встречаться, развлекаться, наслаждаться жизнью? Вот и ты не лезь, ладно?

Людка обиженно хлопала ресницами и дула губы.

— Ну, подумаешь, ну, и ладно. Поступай, как знаешь! — пыхтела она.

— Да-да, я помню! — продолжала я выливать собственное неудовлетворённое раздражение. — А если вдруг что, приползу побитой собакой, а ты торжественно скажешь: «А я предупреждала!». Но, может, я хочу набить эту шишку? Только свою? Что тебе неймётся-то, а?

— Ой, всё! — отвернула она гордо голову и сделала вид, что неприступная гора Арарат — это она. Только мне было пофиг, без разницы на её обиды.

Я внезапно хотела жить. Не осторожничать, не бегать, как испуганный заяц, не шарахаться. А чувствовать сильные руки у себя на плечах, шершавые губы — на своих губах, вслушиваться в жаркий шёпот, млеть и…

Видимо, гормональное помешательство — это очень сильная и неизведанная штука. Меня в прямом смысле трясло, будто кто-то подключил и забыл выключить высоковольтные провода.

Я не знала, что мне с этим делать, как быть, как себя вести.

Я ничего не умела. У меня опыта — ноль. Я ведь до Богдана ну, целовалась, конечно, но это так, глупости. Ничего подобного и ни к кому я никогда не испытывала. И если он не проявляет инициативы, то как её проявить мне? Недопустимо! Немыслимо! Да мама меня б с костями съела за подобные мысли!

Солнце вставало каждое утро