Рецепт моего (не)счастья - Ева Ночь
Был полон ею. Думал о ней. Мечтал. Строил, разрушал старые устои, создавал новые. Для неё, для нас двоих. И мысли о семье меня больше не страшили ничуть. Может, потому что я влюбился. По уши. Да что там — полностью и бесповоротно, первый раз в жизни. Это любовь — билось во мне. Вот так, естественно, без напряга, чисто и незамутнённо, всепоглощающе.
— Я сама, — сказала моя храбрая девочка, когда поцелуев стало мало. Моя амазонка, моя рационалистка, умеющая мгновенно складывать и умножать в уме двухзначные и даже трёхзначные числа.
Как это в ней уживалось — понятия не имею, да я и понимать ничего не хотел: принимал всё, как есть: её живость, непосредственность, некий романтизм и немножко детскость. И в то же время — острый ум, умение анализировать, принимать решения, сражаться с числами и не скучать над аналитикой. Читать зубодробильные книги по высшей математике и строить схемы, отлично владеть компьютером и умело пользоваться передовыми технологиями. Уж Илона вряд ли бы держалась старых догм в бизнесе. И, наверное, никогда бы не смотрела на меня, как на слизняка, который ничего не смыслит в менеджменте. Впрочем, это всё ещё предстояло проверить, а пока…
Я смотрел заворожённо, как она поднимается, как спускает платье с плеч. Моя. Единственная. Та самая. Я так ощущал, тонул в этих чувствах и мечтал, когда нас накроет одной волной на двоих.
Я впервые коснулся её груди, услышал её вздох, почувствовал, как она выгибается в моих руках, сводя с ума робкими прикосновениями.
— Ты главный, — сказала она, заглядывая мне в глаза. — Опытный, знаешь, что нужно делать. Ты поведёшь, а я пойду за тобой. Хоть на край света.
— Доверишься? — спросил и не узнал своего голоса.
— Полностью и бесповоротно, — шепнула она и закрыла глаза.
Только ни черта она не угадала. В том, что с нами случилось, не было разделения. Не было никаких ведущих и ведомых.
Она откликалась на каждое прикосновение. Загоралась так, что я готов был взорваться. С ней — как по минному полю. В любом месте может быть скрыт детонатор, что сработает и вызовет цепную реакцию, но именно к этому мы стремились.
Её руки у меня на груди — гладят, восхищаются, трогают. Ещё ни одна женщина не смотрела на меня с таким восторженным вожделением. Ей всё нравилось. Её всё удивляло.
Илона готова была к экспериментам — пусть маленьким, как путешествия в заморские страны, где она никогда не бывала.
— Почти не больно, сказала она, расслабляясь, когда мы наконец-то дошли до главного — стали единым целым.
Она прикрыла глаза. Дышала часто. Я почти не мог терпеть — так меня штормило и выкручивало. А затем она двинулась мне навстречу. Подалась вперёд, заставляя откликаться, терпеть, потому что я не мог её подвести.
— Ах! — сказала она и выгнулась, напряглась и задрожала.
И занавес рухнул, погребая под собой остатки разума.
— Ты мой Богом данный, — сказала Илона. Богдан — Богом данный, — зачем-то пояснила она, сверкая глазами. Я буду тебя так называть иногда, чтобы ты не забывал.
Я бы этого не забыл никогда. Потому что так меня тоже никто не звал. Только ей пришло в голову разложить привычное имя на первоначальные составляющие. Я чувствовал себя всемогущим. Тем, кто способен вызывать подобные мысли и чувства. А ещё она испытала удовольствие — не такое уж частое явление для девственниц.
«Так не бывает», — сказал я сам себе позже.
Но, оказывается, у меня просто никогда не было Илоны Бояркиной. Чуткой, отзывчивой, идеальной, словно сделанной по специальному заказу для меня.
Она не стала кукситься и беречься.
— Как, оказывается всё просто и сложно одновременно, — сказала Илона, разглядывая алое пятнышко на простыне, что подсыхало на глазах и становилось бурым. — И ни капельки не страшно. Потому что с тобой.
Это была какая-то офигительно безграничная вера в меня и мои силы. В тот миг я понял: не смогу её подвести. Из кожи выпрыгну, чтобы она была счастлива со мной. Только со мной. Мой идеальный светлый ангел, девушка, лучше которой не найти.
— Давай ещё! — поползла она ко мне на коленях — взъерошенная, с порозовевшими щеками и горящими глазами.
Колебался я недолго: Илонка умела убеждать. К тому же, мне было её мало, так мало, что удержаться было невозможно.
В тот вечер я понял, как это: одновременно получать удовольствие. Именно тот случай, когда ни опыт, ни возраст не играли никакой роли. Мы будто лепились из одного теста — две формы, подходящие идеально друг другу.
Это был ураган. Торнадо. Смерч не разрушающий, а воссоздающий, собирающий всё самое лучшее, чтобы обрушиться на нас благословенным экстазом.
Помешательство одно на двоих, когда весь мир уходит плакать от горечи, потому что становится ненужным. Мы были полны друг другом, не могли надышаться, наговориться, вылезти из постели. Всё сразу, словно окончательно прорвало плотину. Наша стихия вышла из берегов.
— Я тебя никуда не отпущу, — сказал я в тот вечер.
— Я от тебя сама не уйду, — показала она мне язык.
Это было лучшее время. Мы жили вместе, просыпались в одной постели, делились планами, мечтали, дрались подушками, спорили до хрипоты.
Я познакомил её с бабушкой Алиной — единственным дорогим мне человеком.
— Главное — не промахнись, — сказала она мне, когда мы уходили и покачала головой.
— Не переживай, бабуль, всё будет хорошо, — поцеловал её в щёку. Я искренне верил, что именно так и будет.
А потом было ожидание, когда Илона уехала домой, к родителям. Самые долгие дни, наполненные тоской под завязку и гулкой тишиной, когда домой не хотелось возвращаться. Там меня ждала пустота. Там не было её смеха и жизнерадостной энергии, не мелькали светлые волосы, закрученные в небрежный пучок, из которого вечно торчали ручки и карандаши. Илонке нравилось рисовать в блокнотах то геометрические фигуры, то лианы, усыпанные цветами.
— Это релакс, мне так думается легко, — объяснила она свои художества.
Я познакомил её со своим блокнотом, куда заносил все важные дела, и украдкой любовался, как она проводит пальчиком по
