Анна Дубчак - Желтые перчатки
Она не говорила, ворковала. И Борис тоже пожалел о том, что в их распоряжении всего полчаса. Если бы он не согласился выпить кофе у Эммы, у них с Бланш было бы куда больше времени, чтобы понежиться в постели.
Они понимали друг друга без слов. Вот и сейчас, взглянув на него, она поняла, что Борис не расположен к беседе о своей поездке в Булонский лес, а потому позвала его пообедать.
Уже за столом Бланш, открывая банку с сардинами, вдруг внимательно посмотрела на Бориса, который откупоривал бутылку с вином, и сказала:
– Знаешь, сейчас я скажу что-то такое, от чего у тебя настроение сразу повысится на тысячу франков!
– И что же? Ты купила новое платье или брошку за полмиллиона франков, одолженных у Жаклин?
– Не переживай, свои долги я плачу исправно… И с Жаклин я расплатилась за куртку… Так вот, отгадай, кто прислал письмо?
– Валентина? – он чуть не уронил бутылку. Борис уже давно заметил, что известия о дочери и вообще все, что только было связано с ее именем или Полиной, действовало на него сильнее всего. Ничто так не могло взволновать его сейчас больше, чем письмо от Валентины. Тем более что писала она крайне редко, да и то по большей части письма носили вежливый или, как он говорил, «дежурный» характер: когда приедет в Москву Бланш, какую ткань привезти и прочее.
Она протянула ему большой белый конверт.
Бланш знала, что письма от дочери он читает, как правило, в одиночестве, чтобы, как считала она, никто не смог подсмотреть выражение его лица, а стало быть, не прочитать его мысли и чувства.
Она проводила взглядом его невысокую, чуть полноватую фигуру до двери спальни и от мысли, что он сейчас войдет в эту дверь и больше никогда не вернется, растворится в своем прошлом, к которому она не могла его не ревновать, ей стало грустно… Больше всего Бланш боялась сейчас потерять Бориса. Так случилось, что она полюбила этого спокойного и уравновешенного человека, этого чудака и молчуна, от которого можно было ожидать всего, чего угодно. Первый год их совместной жизни она прожила как в тумане. Привыкшая к обществу молодых парней, у которых секс и выпивка на первом плане, она была удивлена, когда узнала, что между мужчиной и женщиной, помимо сексуальных отношений, могут быть и другие, более изысканные и совершенно для нее новые отношения… Она и не предполагала, что с мужчинами, в частности с Борисом, человеком старше ее на восемнадцать лет, можно часами разговаривать о любви, политике, искусстве… Борис ненавязчиво приучил ее к кино и театру, они даже дома пытались поставить мини-пьесу на двоих и были страшно рады, когда на премьеру пришел единственный приглашенный зритель – Жаклин, смешная девица, которой некуда девать энергию и которая пытается жить жизнями своих подруг. Жаклин – продавщица в магазине готового платья. Это она занималась выполнением заказов Валентины, подбирая ей ткани нужных расцветок в соответствии с тем, о чем она просила в своих письмах. Бланш всегда смеялась над приятельницами, которые сосредоточили свою жизнь на том, чтобы ублажать мужей и, как они говорили, были рады этому. Но после года, который она прожила вместе с Борисом, Бланш поняла, что они правы. Ей нравилось встречать его под утро чашкой горячего чаю и укладывать спать. Иногда, когда посетителей в ресторане было много, он приходил утром и долго не мог заснуть… И тогда она его спрашивала: «Это были русские?» И он кивал головой. Это означало, что помимо свободных джазовых импровизаций, которые Борису давались легко, и он играл, как дышал, его просили играть русские народные мелодии, а то и принимались петь… «Я космополит», – любил говорить Борис после таких бессонных и утомительных ночей, когда Бланш помогала ему раздеться и укладывала в постель, и она понимала, что он говорит это не столько для нее, сколько для себя самого, пытаясь притупить боль, которую все его соотечественники называли напряженным и пружинящим словом «НОСТАЛЬГИЯ».
Когда Полина, его первая жена, написала о том, что Валентина переехала в Москву и стала портнихой, что у нее большие планы, Борис, прочитав Бланш это письмо вслух, впервые попросил у нее совета:
– Милая, я ничего не смыслю в портновском деле… Но Валентине надо помочь… Я поеду в Москву и привезу ей хорошую ткань и все, что необходимо… Поговори с Жаклин, может, она знает, что нужно…
И Жаклин постаралась, накупила ткани, ниток, кружев, пуговиц, стразов… Но Борис схватил воспаление легких, и вместо него в Москву полетела Бланш.
«У твоей дочери талант, – это было первое, что сказала она Борису в аэропорту, когда вернулась в Париж. – Очень жаль, что ты не смог полететь…» Она привезла из Москвы фотографии Валентины, ее жениха: «Серж Кострофф»…
Спустя полгода он снова засобирался в Москву, но на этот раз у него воспалилось ухо, и вместо него опять полетела Бланш. И Валентина, и Бланш – обе догадывались, что Борис болен не воспалением легких или среднего уха, что причина куда более серьезная, но боялись говорить на эту тему.
«Ты боишься остаться в Москве?» – хотела спросить его Бланш, но так и не спросила. Зачем?
***Он вскрыл письмо. Там было всего одно предложение: «Папа, как жаль, что тебя сейчас нет со мною рядом. Твоя Валентина».
ГЛАВА 6
Свадебное платье она сшила себе сама. Белое, роскошное, расшитое искусственным жемчугом, оно, однако, не радовало ее. За день до свадьбы она два с половиной часа провела в том самом подъезде, где в последний раз видела Невского. Валентина стояла у окна и, когда открывались двери лифта, вздрагивала и отворачивалась к окну, чтобы в случае, если это будет Невский, успеть спрятать свое заплаканное лицо. Если бы ей сказал кто-нибудь, что она будет вот так страдать из-за малознакомого, можно сказать, случайного в ее жизни мужчины, она бы рассмеялась в лицо… Но это был не сон, не наваждение, она по собственному желанию пришла сюда, сгорая от стыда и унижения, чтобы только увидеть Невского и, схватив его за руку и посмотрев в глаза, спросить: «За что?»
Но Невского она так и не увидела, хотя пришла нарочно в шесть часов вечера и прождала до половины девятого – время, когда все нормальные люди возвращаются с работы. Был еще один путь. Но более болезненный: отыскать место его работы. Это не так сложно, как могло показаться. Ведь Валентине, в отличие от Игоря, известна его фамилия. А Невских в Москве не так уж и много…
Она вышла из подъезда и присела на скамейку. Дрожь во всем теле усиливалась. Она вспомнила, как объясняла Кострову утром свое желание во что бы то ни стало разыскать Невского… «Боже мой, какая глупость! И как я посмела говорить об этом с Сережей?…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});